Иван Крылов – Superstar. Феномен русского баснописца - Екатерина Эдуардовна Лямина

Заметим, что участие духовенства в подобной подписке не представляло собой чего-то необычного. Так, в 1833–1834 годах клирики Симбирской и Кишиневской епархий делали коллективные пожертвования на памятник Карамзину[1519]. Но теперь Синод, трое членов которого еще два месяца назад торжественно отпевали Крылова, вдруг воспротивился. 23 января он принял постановление:

Как объявление с приглашением к подписке на сооружение памятника баснописцу Крылову припечатано в газетах, то Святейший Синод полагает ни к каким дальнейшим с своей стороны распоряжениям не приступать. Для сведения об оном передать в канцелярию г. обер-прокурора выписку из сего определения, возвратить при оной и экземпляры упомянутого приглашения[1520].

Под этим недвусмысленным отказом стояла, в частности, подпись первенствующего члена Синода митрополита Санкт-Петербургского Антония, который, как писали в газетах, сам вызвался отпевать баснописца. Искать объяснение, очевидно, следует в тех перманентно конфликтных отношениях, в которых Синод находился с Протасовым буквально с момента его назначения на должность обер-прокурора в 1836 году[1521]. Вряд ли иерархам была приятна очередная бесцеремонная попытка обращаться с духовным сословием как с частью государственного аппарата, в приказном порядке подключая его к реализации светского коммеморативного проекта. Впрочем, не исключена и более конкретная причина. Если 13 ноября те же архиереи приняли участие в отпевании Крылова не добровольно, а подчиняясь требованию властей (переданному, скорее всего, через Протасова), да еще и были вынуждены смириться с языческим декором в виде лаврового венка на усопшем и с тем, что Уваров положил в гроб медаль, то уклонение от участия в подписке могло стать для них своего рода реваншем[1522].

Особую позицию занимал, как часто бывало, митрополит Московский Филарет. Вопрос об участии духовного ведомства в сборе средств на памятник рассматривался без него, поскольку, не ужившись с Протасовым, он еще в 1842 году был отстранен от присутствия в Синоде и перебрался в Москву. Погодин, посетив его 13 февраля 1846 года, отметил в дневнике: «Жалуется, зачем ставят памятник Крылову»[1523]. Митрополит, последовательный противник светских монументов, к Крылову имел и персональную, причем довольно оригинальную претензию. Московский литератор Н. В. Сушков записал его суждение об использовании в баснях человеческих имен вроде Мишка и Хавронья:

<…> наш народный баснописец Крылов «называет бессловесных христианскими именами. Это и грешно, и не смешно, это глумление над святыми», и митрополит горько упрекает за это Крылова[1524].

Вследствие упорства Синода такие церковные институции, как епархиальные управления, духовные консистории, духовно-учебные заведения в подписке не участвовали. Впрочем, духовные лица могли делать взносы на общих основаниях – просто как жители того или иного города или губернии. Поскольку такие приношения растворялись в общей массе, отследить их невозможно, но на то, что православное духовенство все же не осталось в стороне от сооружения памятника Крылову, указывают пожертвования студентов Санкт-Петербургской духовной академии, «начальников и наставников Полтавской духовной семинарии»[1525]. Немало имен духовных лиц, причем не только православного исповедания, обнаруживается и в коллективных ведомостях о пожертвованиях, внесенных по светским ведомствам – военному (полковое духовенство)[1526] и учебному (университетские профессора богословия, законоучители гимназий и пансионов, учителя приходских училищ)[1527].

Публичная библиотека, где, казалось бы, в первую очередь должны были чтить память баснописца, также осталась в стороне. Формально подведомственная Министерству народного просвещения, она по традиции пользовалась изрядной самостоятельностью; ее директор назначался императором из людей чиновных, по статусу не уступавших министру. Вследствие этого отношения между библиотекой и министерством строились прежде всего как личные отношения между директором и министром. Сменивший Оленина в 1843 году тайный советник Д. П. Бутурлин, член Государственного совета, находился к Уварову в жесткой оппозиции. В библиотеке он установил свои порядки и энергично искоренял оленинское наследие, одним из символов которого был Крылов[1528]. По-видимому, Уваров даже не стал направлять Бутурлину официальное «предложение» об открытии подписки среди его подчиненных. Ни в делопроизводстве Министерства народного просвещения, ни в архиве библиотеки никаких следов переписки на эту тему не обнаруживается.

Столь же неожиданным оказывается отсутствие каких-либо взносов со стороны Дирекции императорских театров. Напомним, что во Франции при сборе средств на памятник Мольеру театральное сообщество проявило чрезвычайную активность. Наряду с частными пожертвованиями актеров и служащих театров, в фонд памятника перечислялась выручка от целых спектаклей. В России Крылов-драматург не был забыт, хотя он перестал писать для сцены еще в конце 1800‑х годов. Так, «Модную лавку» в очередной раз возобновили в Александринском театре весной 1844 года[1529], а в Москве ее новая постановка состоялась 28 декабря следующего года в Малом театре, где также шла крыловская волшебная опера «Илья-богатырь» на музыку К. А. Кавоса[1530]. Тем не менее Уваров, организуя подписку, проигнорировал не только Публичную библиотеку, но и театральное ведомство. По всей видимости, это объяснялось приверженностью созданному его же усилиями монолитному образу Крылова-баснописца. Недаром и объявление, написанное Вяземским, обходило вопрос о заслугах Крылова-комедиографа. Кроме того, напоминание о его давнем драматургическом творчестве ослабило бы связь с нынешним царствованием, одним из идеологических символов которого он стал усилиями Уварова.

Еще одной причиной неучастия в подписке Дирекции императорских театров стала, скорее всего, ее принадлежность к придворному штату. Все подобные ведомства – Кабинет, Министерство уделов, Академия художеств и др. – руководствовались примером самого государя. Напомним, что и при сооружении памятников Карамзину и Державину Николай I санкционировал соответствующие коммеморативные проекты, но не поддерживал их своими личными средствами. Все его семейство активно участвовало в благотворительности – вносило немалые суммы в капиталы богоугодных заведений, на помощь жертвам стихийных бедствий и т. п., но сооружение памятников демонстративно предоставлялось самому обществу, и в данном случае никто из них никаких пожертвований не сделал.

Впрочем, члены императорской фамилии все-таки нашли возможность косвенно содействовать подписке на памятник баснописцу. Не только генерал-фельдцейхмейстер великий князь Михаил Павлович, как упоминалось выше, побуждал своих подчиненных к пожертвованиям. Штаб гвардейской пехоты, препровождая 648 рублей, собранных по своей команде, счел нужным отметить, что действует по повелению своего командира, наследника цесаревича[1531].

Ил. 78–79. Расписка И. Т. Лисенкова о пожертвовании денег на памятник Крылову. 9 января 1845 года.

Таким образом, надежда на то, что «общий голос откликнется радушным ответом на вызов соорудить памятник Крылову», высказанная в объявлении, сильно разошлась с реальностью. Наибольшую активность проявили организованные сообщества, действовавшие по команде начальства, – военные и чиновники, доля же истинно добровольных пожертвований была ничтожно мала.