Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - Сергей Иванович Чупринин

стало? Дрогнули коленки? / Ничего не видно впереди? / К стенке подлецов, к последней стенке! / Пусть слова замрут у них в груди!..» (1937, № 2)[97].

А дальше война. В 1942 году издание журнала приостановили, в 1948-м вроде бы возобновили, но в форме альманаха, так что вышло 17 выпусков, о содержании которых и сказать, собственно, нечего. Поэтому новой датой рождения «Молодой гвардии» стал 1956 год, когда журнал, дотоле исключительно комсомольский, преобразовали в орган, то есть в слугу двух господ – ЦК ВЛКСМ и Союза писателей СССР.

Главным редактором назначили многоопытного критика Александра Макарова, и он, вообще-то славившийся своей осторожностью, неожиданно для всех зажегся: как рассказывает В. Астафьев, «взял разгон в работе»[98]. Во всяком случае, первый же номер, датированный июлем – августом 1956 года, открыл подборкой из пяти политически заостренных стихотворений Е. Евтушенко – и почти тут же, 26 сентября, получил увесистую плюху от Отдела науки, школ и культуры ЦК КПСС. Мол, весь номер почти целиком заполнен пустыми, бессодержательными и пошлыми вещами, а в ряде случаев политически вредными. В этом отношении особенно показательны стихи молодого поэта Е. Евтушенко – студента Литературного института им. А. М. Горького. В стихотворении «Празднуйте Первое мая» Е. Евтушенко призывает советских людей вернуть «первородное звучание» таким словам, как «коммунизм», «советская власть», «революция», «Первое мая». В стихотворении «В пальто незимнем…» он пытается уверить, что в нашей стране во всем торжествует несправедливость, большая правда подменяется «игрой постыдною в нее». В стихотворении «И другие» Е. Евтушенко противопоставляет советский народ и его руководителей, изображая руководителей людьми, у которых нет общих интересов с народом[99].

Удивительно ли, что новым молодогвардейцам с самого начала стало житься как на вулкане?

Собрались, – в письме В. Астафьеву вспоминает А. Макаров, – однажды обсуждать номера журнала, вышедшего за год, ну, не бог весть что в них было, но было, и вместо обсуждения прозы, поэзии, публицистики давай чихвостить редактора. Из ЦК комсомола мальчики орут: «Он такой разэтакий!», из секретариата Союза им поддакивают: «Да, да, рассякой и разэтакий», – и кто-то из ораторов подает здоровую мысль: «Снять его, выгнать в шею, а Шолохова попросить возглавить журнал…» – «Вот э-то да-а! Вот это здорово! Как раньше-то не додумались?!» «Шолохова! Шолохова!» И все это в моем присутствии, – рассказывал Александр Николаевич. – Не посоветовавшись ни с кем, в том числе и с самим Михаилом Александровичем[100]. А они ведь поорут, подергаются, заранее зная, что Шолохов не пойдет, не поедет в Москву добивать последнее здоровье на этом журналишке, и уйдут, разбредутся по своим уютным кабинетам, а мне ведь завтра в котле кипеть, журнал выпускать, с людьми, в присутствии которых меня с г…м смешали, работать[101].

Но ведь работали же. Напечатали казавшийся тогда прорывным роман Ю. Бондарева «Батальоны просят огня» (1957, № 5–6)[102], стихи Н. Асеева, Б. Слуцкого, а отдел критики, который вел А. Турков, так и вовсе развернулся: попытался защитить В. Дудинцева, привлек свежие силы, дав, в том числе, возможность с разгромной рецензией на стихи А. Маркова дебютировать великому в будущем филологу М. Гаспарову.

По критике и ударили. «Так ли надо воспитывать молодежь?» – риторически вопрошал Б. Соловьев в «Литературной газете» (23 июля 1957 года), зорко отметив, что статьях молодогвардейцев В. Кардина, Л. Жуховицкого, Вад. Соколова, С. Львова, М. Гаспарова под знаком борьбы с «догматизмом» и «ханжеством» ставились под сомнение многие положения нашей литературы, многие наши принципы объявлялись «тривиальными словосочетаниями». <…> Случайно ли это? Думается, нет, ибо дело здесь зависит от позиции редакции и в первую очередь от члена редколлегии по отделу критики А. Туркова, который прежде всего отвечает за состояние и направление критического отдела. <…> Неужели главный редактор журнала А. Макаров не замечает, в каком запущенном состоянии находится этот отдел?

Веревочка обвинений в «нигилизме» вилась недолго. И уже 17 декабря того же года секретариат правления СП СССР не только освободил А. Макарова от занимаемой должности, но и всю редакцию раскассировал. В роли главного редактора стали сменять друг друга бесцветные Илья Котенко (1958–1960), Андрей Пришвин (1961–1962), Олег Смирнов (1962–1963). И хотя что-то заметное иногда все-таки проскакивало сквозь комсомольское сито – первый роман В. Тендрякова «За бегущим днем» (1959, № 10–12), первый рассказ Е. Евтушенко «Куриный бог» (1963, № 1), в том же номере рассказ Р. Грачева, – журнал держался во втором, если не в третьем эшелоне литературных изданий: и тиражи ничтожные, распространявшиеся едва не по разнарядке, и честь в нем печататься невелика.

Пока в марте 1963 года туда не направили бывалого комсомольского журналиста Анатолия Никонова, и он в качестве главного редактора неожиданно оказался амбициозным: в уже развернувшуюся распрю «Нового мира» и «Октября» предусмотрительно не вступал, зато обновил редколлегию и авторский состав, в частности первым среди журнальных редакторов завел постоянного обозревателя-колумниста, пригласив на эту роль Владимира Турбина, уже успевшего прославиться скандальной книгой «Товарищ время и товарищ искусство» (1961).

И, – вспоминает Турбин, – первые два года это был журнал-умница, яркий и пестрый, как… весенний букет. Уж иного сравнения не подберу, пусть: букет. Не парадный букет и не ритуальный, а как бы сам собой сложившийся. Позиция журнала была по-хорошему вызывающей: противостояла она всякой литературной предвзятости, доктринерству. Не было «наших» и каких-то «не наших», было братство молодых литераторов, поглощенных делом. И пусть даже это было какой-то игрой в братство, хорошо и то, что играли именно в литературное братство…

Под комсомольскую обязаловку, рапорты с колхозных полей и великих строек коммунизма отдали журнал в журнале «Товарищ». Зато всеобщее внимание привлекли и турбинская карнавализация действительности, когда разговор о текущей литературе оказался вдруг не только умным, но и занимательным, тормошащим воображение, и проза-поэзия, разумеется. Уже в первых номерах, подписанных Никоновым, появился роман В. Аксенова «Пора, мой друг, пора» (1963, № 4, 5), в мартовском номере 1964 года – стихи Б. Ахмадулиной, в октябрьском – «Оза» А. Вознесенского и киноповесть «Берегись автомобиля» Э. Брагинского и Э. Рязанова, затем первый роман Ю. Семенова об Исаеве – Штирлице «Пароль не нужен» (1965, № 2–3)…

Всяко-разно? Да, конечно. Или, если перевести просторечное выражение на казенный язык, вполне удавшийся опыт консолидации литературных сил, попытка ориентироваться на то, чего от журнала ждали молодые читатели.

Начальство, в особенности после малой октябрьской революции 1964 года, ждало, впрочем, другого. Никонова уже не спросишь, но Валерий Ганичев, бывший в то время его заместителем, вспоминает, как в начале 1965-го их вызвал первый секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов: «Можем мы сделать так, чтобы молодежь снова гордилась своими отцами? Ведь при Никите мы их заплевали»[103].

Что ж, партия сказала: надо! комсомол ответил: есть![104] И уже к пятому номеру за 1965 год В. Ганичев[105], собрав подписи С. Коненкова, П. Корина и Л. Леонова[106], подготовил громозвучное обращение «Берегите святыню нашу!», где сказано, что в последние годы довольно усердно производится разгром памятников