Тет-а-тет. Беседы с европейскими писателями - Николай Дмитриевич Александров

с тобой, эти персонажи, эти места. Для меня они — будто окна в некие отчасти новые миры.

Джоан, как вы пришли к мысли о продолжении романа «Шоколад»?

Я не то чтобы взяла и решила написать продолжение к роману «Шоколад». Но я понимала, что там остались какие-то неотвеченные вопросы — по сути, вся история заканчивается вопросительным знаком. Я долго не отвечала на эти вопросы, потому что не знала, что произошло, куда отправились мои герои. Знала, что они, наверное, куда-то уехали из деревни. Мне не хотелось, чтобы книга кончалась на какой-то определенной ноте, поскольку чувства определенности у меня не было. Я знала наверняка, что пройдет какое-то время, прежде чем я смогу вернуться к этим персонажам. Наверное, отчасти причина была в том, что я ждала, пока моя дочь — она была прототипом Анук — вырастет, разовьется, станет самостоятельной личностью. Я думала: если продолжение и последует, то речь там скорее пойдет о ней, чем о Вианн. А вышло в большой степени о них обеих: Анук выросла, но выросла и Вианн, только в несколько другом смысле.

Планируете ли вы написать продолжения к другим романам?

Дело тут вовсе не в успехе книги, а в том, закончено повествование или нет. Бывает, что я вижу: история дошла до конца, и мне больше незачем возвращаться к ее героям. Если говорить о романе «Блаженные шуты», история в моем понимании не закончена, поэтому есть вероятность, что я снова вернусь к моим персонажам, посмотреть, что с ними произошло дальше. Но это зависит от того, придет ли мне в голову хорошая идея. Взять этих персонажей и заставить повествование идти дальше только потому, что книга популярна, — этого я делать не собираюсь. Понимаете, мое дело — не продавать истории, мое дело их просто писать. А они настолько непредсказуемы, что я предпочитаю вообще не задаваться этим вопросом.

Вас никогда не привлекали реальные события из современной истории?

Но ведь события прошлого тоже реальны! Прошлое полно историй, люди — это истории. Мне не так важно, какие это события — современные или нет. Ведь многие вещи, которые произошли столетия назад, по-прежнему вполне доступны нашему мышлению сегодня. История, действие которой происходит в восемнадцатом веке, может оказаться более современной, более актуальной, чем та, что разворачивается в двадцать первом. Это зависит от того, насколько близки тебе ее герои, вся ситуация. Сейчас я, например пишу сценарий о катарах, об альбигойском крестовом походе и падении Монсегюра. Действие происходит в 1244 году или около того, но мне эта история кажется чрезвычайно современной, потому что совершенно ясно — помыслы, побуждения тех людей находят отклик в определенных событиях, происходящих в наши дни.

История — просто фон для рассказа о личности?

Порой да, а порой нет. История — это ведь повествование о человеческом роде. А человеческий род, как мне кажется, не слишком сильно изменился за последние тысячу лет. Людьми по-прежнему управляют те же страсти, желания, страхи. Что касается культуры, цивилизации — да, в этом смысле человечество до определенной степени изменилось. Но понять, что движет человеком, совсем несложно, даже если речь идет о человеке, жившем пятьсот лет назад, человеке из общества, совершенно непохожего на наше. Можно понять и древнего скандинава.

Откуда у вас интерес к скандинавским сагам?

Видите ли, скандинавская, исландская культура оказала очень большое влияние на мои родные места. Викинги пришли и оставили после себя многое: захоронения, постройки, рунические камни, литературу, сказания — и язык. Язык, на котором говорят на севере Англии, неразрывно связан с теми языками; северный сленг — чистейшей воды исландский. В общем, эта культура весьма близка нашей местности. На ней меня воспитывали в детстве — точно так же, как нас воспитывали на сказках. Отсюда моя близость к этим повествованиям, к этой цивилизации. Дело в том, что северные боги и герои не так сильно удалены от нас, как греки или римляне. В каком-то смысле до них рукой подать; в этих персонажах много человеческого. Они подвержены слабостям, совершают ужасные ошибки, вступают в неподходящие браки. Они творят страшные вещи, они невероятно жестоки друг к другу. Но при этом рассказы о них бывают смешными, а потому интересными для детей. Я с ранних лет любила эти истории, а после продолжала их изучать, писать о них на протяжении всей своей юности.

Можно ли в этом плане сравнивать вас с Толкиеном?

Самого Толкиена несомненно вдохновила именно эта (скандинавская) мифология, фольклор. Он был профессором древних языков, он, как и я, вышел из этой культуры, а значит, неизбежно должен был использовать свои знания. Я бы сказала так: мы с Толкиеном в большой степени находимся на разных концах спектра. То, что создал Толкиен, стоит — и он это сделал намеренно — по ту сторону богов. У Толкиена ведь нет богов, нет никакого пантеона, не упоминаются никакие легенды — одна лишь конструкция мира; само собой, в этом мире есть разные существа, но богов в нем нет. Нет ни Рагнарока, ни конца света. По сути, сверхъестественное во многих своих проявлениях у Толкиена носит весьма рациональный характер. У него в книгах имеется некое волшебство, но рунической магии нет совсем — рунические символы для него лишь определенный вид письма, способ передачи информации, и все. Я, наверное, на противоположном конце этого спектра. Я возвращаюсь к богам, к древности, к легендам. Так что сравнивать нас, пожалуй, нельзя.

«Рунические письмена» — детская книжка?

Нет, нельзя сказать, что эта книга («Рунические письмена») писалась специально для детей. Я написала ее для своего ребенка. В том возрасте она не верила в существование детской литературы — ей нравилось то, что нравилось.

Знаете, она прочла «Заводной апельсин» и решила, что это — детская литература; прочла «Повелителя мух» и решила, что это — детская литература. В общем, я написала эту книгу без особых ожиданий — главным образом в качестве сказки на ночь для своего ребенка. Потом история выросла в книжку, едва ли не случайно. При этом у меня не было ощущения, что я нацеливаюсь на какую-либо аудиторию. Я и не думала, что это будет издано. Подобные мысли меня не занимали, когда я писала книгу.

А какая разница между детской литературой и книгами для одного ребенка?

Это замечательный вопрос! Еще лучше было бы спросить, существует ли разница между детской литературой и взрослой. Если детям нравится книга, предназначенная для взрослых, то по