Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху

ассистентом кафедры истории, то есть финский язык был для него еще как бы побочным, не основным занятием. Начиная с 1820 г., Беккер издавал единственную тогда финноязычную (еженедельную) газету, публиковал в ней собранные им народные песни, обсуждал во­просы развития литературного финского языка.

В контакте с Рейнхольдом фон Беккером и под его непосредствен­ным руководством, с использованием собранных им материалов, оп­ределились в студенческие годы и фольклорные интересы Лённрота. Темой своей магистерской диссертации, по совету Беккера, он избрал руны о Вяйнямейнене. В феврале 1827 года диссертация (на латинском языке) под названием «Вяйнямейнен — древнефинское божество» бы­ла опубликована и защищена. Она была невелика по объему, всего ше­стнадцать страниц. Ее рукописное продолжение, к сожалению, погиб­ло при пожаре Турку в начале сентября 1827 г. К тому времени Лён­нрот успел сдать экзамены на кандидата философии. Его гуманитар­но-филологическое образование в университете формально этим и ог­раничилось, дальше он специализировался по медицине.

Пожар Турку, уничтоживший значительную часть города, вклю­чая университет, имел и другие последствия. Университетские заня­тия возобновились только через год, причем уже не в Турку, а в Хель­синки, новой столице Финляндии. Соответственно университет на­зывался отныне Хельсинкским (в официальных документах —Алек­сандровским, по имени императора Александра I).

Осень 1827 г. и последующую зиму Лённрот провел в имении Лаукко у Тёрнгренов. В апреле 1828 г. он отправился на две недели в Самматти к родителям и оттуда в начале мая предпринял свое первое продолжительное путешествие за рунами. Оно длилось четыре меся­ца, вплоть до начала сентября. Лённрот успел побывать в финлянд­ских губерниях Хяме, Саво и Приладожской Карелии (конечным пунктом был город Сортавала), хотя первоначально он намеревался обследовать также Приботнию и Беломорскую Карелию.

Заблаговременно готовясь к своей первой поездке, Лённрот за­пасся имевшимися к тому времени немногочисленными публикаци­ями рун (в его заплечном мешке была походная библиотечка); неко­торые тексты он скопировал в тетрадь — все это нужно было для то­го, чтобы лучше ориентироваться в уже известном материале и со знанием дела вести беседы с рунопевцами.

О поездке 1828 г. Лённрот тогда же написал довольно подробный путевой очерк (на шведском языке), видимо, намереваясь его опуб­ликовать. Однако, долго пролежав без движения, рукопись была на­печатана только посмертно — сначала на шведском и финском язы­ках в 1902 г. в общих сборниках его путевых очерков и позднее от­дельным финским изданием (1951 г.).

Путевой очерк Лённрота озаглавлен на несколько романтический лад: «Странник». Он интересен не только в фольклористическом и автобиографическом отношении, но и как литературное произведе­ние с жанровыми приметами того времени. Как известно, жанр путе­шествий был весьма распространен среди европейских писателей-сентименталистов и затем романтиков. Были путевые очерки в прозе (например, знаменитое «Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна в английской литературе, «Письма русского путешественни­ка» H. М. Карамзина, «Путевые картины» Генриха Гейне); были сти­хотворные поэмы-путешествия и лирические циклы («Паломничест­во Чайльд Гарольда» Дж. Байрона, «Песни странствий» Иозефа фон Эйхендорфа).

В путевом очерке Лённрота присутствует лирико-романтическая индивидуальность автора. Как и положено у романтиков, в очерке есть окрашенный легкой иронией и юмором литературный зачин, повествование с самого начала ведется от первого лица, все описыва­емые события происходят с участием авторского «я». Автор не просто отчитывается в совершенной поездке, но стремится к определенному литературному стилю. Из очерка возникает представление о кон­кретном молодом человеке двадцати шести лет с соответствующими возрасту увлечениями, честолюбием и самоиронией, открытой улыб­кой и расположенностью к людям. В поездке 1828 г. Лённрот по мо­лодости лет довольно много времени потратил на то, чтобы навестить по пути знакомых по университету, останавливался в усадьбах и пас­торатах, где ему оказывали гостеприимство. Более интенсивная со­бирательская работа развернулась только со второй половины поезд­ки, и на полное осуществление первоначального экспедиционного плана во всем объеме не хватило ни времени, ни денег.

Но общий итог первой поездки Лённрота получился неплохой — ему удалось тогда записать больше рун, чем любому из его предшест­венников, всего около трехсот фольклорных произведений. Это были по преимуществу заговоры, свадебные и лирические песни с традиционной «Калевальской» метрикой и так называемые «новые песни» более позднего происхождения, ритмически (также мелоди­чески) отличавшиеся от более традиционных. Собственно эпических рун на древние сюжеты было меньше. На основе собранного матери­ала Лённрот опубликовал в 1829—1831 гг. четыре отдельных выпуска рун под названием «Кантеле».

Таким образом, наряду с несколько «развлекательным» уклоном, первая поездка Лённрота преследовала вполне серьезные цели. Она помогла формированию его именно как собирателя, а вместе с тем и как публикатора и исследователя. Важное начало было сделано. Мо­лодому Лённроту необходимо было прежде всего получить конкрет­ное представление о Финляндии, своей родине, о разных ее районах, о народе и народной культуре в широком смысле слова, с учетом ее регионального многообразия. Лённрот был уроженцем юго-запад­ной Финляндии, в восточных районах страны он до этого не бывал. Между тем именно восточные районы и в особенности российская Карелия, до которой Лённрот пока не добрался, нуждались в тща­тельном обследовании.

Кроме того, в первой поездке Лённрот учился налаживанию кон­тактов с народом. В «Страннике» он рассказывает, что отправился за песнями в обычной крестьянской одежде, чтобы не привлекать к себе особого внимания. Впрочем, это не требовало какой-то театральной маскировки — он и в обыденной жизни одевался просто. Конечно, крестьян ввести в заблуждение было трудно, при ближайшем знаком­стве обнаруживалось, что гость не совсем крестьянин. Заблуждались разве только содержатели постоялых дворов, неохотно предоставляв­шие лошадей, поскольку не верили, что у заезжего «простолюдина» могли быть на это деньги. В молодости Лённрот был темноволосым и смуглокожим, из-за чего его подчас принимали даже за бродячего цы­гана. Крестьяне в беседе довольно быстро догадывались, что с ними говорит образованный, ученый человек. В деревнях Лённрота назы­вали «магистром» — магистрами для крестьян были все люди с уни­верситетским образованием. Доверительному общению помогало умение Лённрота держаться с естественной простотой и уважением к любому собеседнику, без спеси и гордыни.

Об игре на флейте в целях общения уже говорилось, но иногда, по рассказам Лённрота, было кстати спеть во время беседы хотя бы от­рывок из старинной руны. Это как бы снимало психологические барьеры между ним и деревенскими жителями, теплела атмосфера, быстрее происходило знакомство. Люди становились более откры­тыми, гость становился для них своим человеком.

Впрочем, не всегда удавалось преодолеть сдержанность и недове­рие, на что были особые причины. Лённрот рассказал о случае, когда он, переночевав в пасторате, отправился на следующее утро за два-три километра к известному в округе