Пушкин и компания. Новые беседы любителей русского слова - Борис Михайлович Парамонов

И. Т.: Кто-то тогда сказал: в русской литературе появится новое, когда писатели преодолеют влияние Андрея Белого.

Б. П.: Да, но Леонов все же и от сказа отошел, к прямой, так сказать, речи – написал в 1924 году роман «Барсуки», и на очень острую тему: крестьянское восстание против большевиков. И вот как начинается роман:

Прикатил на Казанскую парень молодой из Москвы к себе на село, именем – Егор Брыкин, званьем – торгаш. На Толкучем в Москве ларь у него, а в ларе всякие капризы, всякому степенству в украшенье либо в обиход: и кольца, и брошки, и чайные ложки, и ленты, и тесемки, и носовые платки… Купечествовал парень потихоньку, горланил из ларя в три медных горла, строил планы, деньгу копил, себя не щадя, и полным шагом к своей зенитной точке шел. Про него и знали на Толкучем: у Брыкина глаз косой, но меткий, много видит; у Брыкина прием цепкий, а тонкие губы хватки, великими делами отметит себя Егорка на земле.

<…>

Назаровскую, с лихими бубенцами, нанял он со станции тройку, четвертной билет Егору в женитьбенном деле не расчет. Ямщика щедро выпоив чаем с баранками, чтобы в Сускии не ночевать, сел пошире да поскладней на все сорок четыре скучных версты, сплюнул из-за папироски, покрестился со смешком на иконку в подорожном столбе, сказал ямщику речисто и степенно:

– Правь.

Уже не сказ, но некая стилизованность еще сохраняется. Но это в самом начале романа: потом и герой сменится, Брыкин на задний план уйдет, и речь авторская как бы нейтральней станет. Главное же было – нейтральность сохранить в самой подаче сюжета: большевиков не прославить и мужиков не осудить. Это удалось Леонову; точнее сказать, еще можно было такую позицию занять. Роман, естественно, все заметили и отметили, даже Марина Цветаева в эмиграции. Указывали недостатки: например, Леонов аж одну сюжетную ситуацию из «Князя Серебряного» заимствовал, но в целом хвалили – и там, и здесь.

Мне нравятся «Барсуки», там очень сильные места есть. Вот, к примеру: большевика Половинкина мужики голого в лесу к дереву привязали на мучительное съедение мошкарой, и его находит деревенская дурочка, которую он уговорил развязать его, обещая на ней жениться. Десять лет спустя так Гражданскую войну уже не описывали.

Мужики, побив большевицкий продотряд, ушли в лес, вырыли землянки и прячутся в них – как барсуки: отсюда и название романа. И вот коротают они время, у костров сказки рассказывают… Такая сказка в романе – о царе Калафате – как бы идейный центр романа, как бы месседж Леонова. Задумал царь Калафат всех зверей, все деревья и травы перенумеровать, а сам башню до неба построил. Стал на нее подыматься, а она с каждым его шагом в землю уходит. Поднялся на самый верх – тут башня и рухнула, и царя погребла. Не взяла природа Калафатовы номера.

Впрочем, Виктор Шкловский счел сказку о Калафате не идейным, а лирическим центром романа. Он написал о «Барсуках» в статье 1925 года «Современники и синхронисты». Там довольно много о Леонове, но возьмем только этот фрагмент:

Вещь Леонова, не являясь крупным достижением в русской прозе и будучи вредной (как вредно для малыша уменье хорошо ползать – это мешает научиться ходить), – грамотна и умела.

Вещь эта написана хорошим писателем.

Хорошо описано Зарядье, и тут много литературы, но все же есть свое мастерство.

По «Барсукам» Леонова ничего нельзя узнать о русской деревне. И вообще изучать деревню по романам так же трудно, как садоводство по варенью.

Но Леонова в «Барсуках» уже видно. Этот человек недолго будет жить по чужим квартирам.

Это вот тоже знаменитая фраза – о садоводстве и варенье. То есть литература – вообще не учебник жизни, долой любых Чернышевских. Эта статья яркий пример тогдашней манеры Шкловского: не понять, то ли хвалит, то ли нет. Как писал о нем Эренбург в те годы: выступил Шкловский и ласково обругал решительно всех.

«Чужая квартира» Леонова – это опять же Достоевский, и как раз здесь Шкловский сказал, что за ученичеством у Достоевского Леонову грозит утратить собственное существование. Тут надо добавить, что этого влияния Леонов не преодолел, с этой квартиры так и не съехал.

Больше всего, однако, было разговоров о следующем романе Леонова – «Вор», вышедшем два года спустя. С этим Леонов решительно стал едва ли не номером первым в ряду новых молодых русских писателей, а уж был куда как молод к этому времени – 27 лет.

Герой романа – Митька Векшин, комиссар полка в Гражданскую войну, во время нэпа ставший уголовником, вот этим самым вором. Тут увидели едва ли не главную тогдашнюю тему: срыв революции, за что, мол, боролись? Как писал поэт: «Как я стану твоим поэтом, коммунизма племя, если крашено рыжим цветом, а не красным время?» Мне, однако, тут у Леонова другая аллегория видится: можно понять выбор героя так, что не революция с осей сместилась, а ее герой в мирной жизни закономерно обнажился, лишенный приобретенной воинской мотивировки. То есть сама революция делалась ворами. Один нынешний исследователь Леонова справедливо предложил расширить семантику слова «вор»: это у Даля не только совершающий кражу, но вообще разбойник, всякий нарушитель закона. Революция, созданный ею строй – воровское дело, криминал. Этому, однако, противоречит то обстоятельство, что Векшин – вроде бы положительный герой (как почти всегда главный герой). Но он остается все же неясным. Вообще, не Раскольников ли он, окончательно институализировавшийся в криминалитете, если вспомнить опять же главного леоновского учителя Достоевского?

В романе хорошо прописан второй план, массовые сцены, всякого рода сборища, переходящие в скандал, или задушевные беседы на чердаках – вот уже прямой Достоевский. Или герой второго плана Манюкин, из бывших: это генерал Иволгин из «Идиота», опять же с рыданьицем. И роковая женщина есть на манер Настасьи Филипповны – Манька Вьюга – мальчишеская любовь Митьки, ставшая любовницей бандита Аггея. Но самое интересное в романе – присутствие в нем писателя Фирсова, человека в клетчатом демисезоне, как позднее у булгаковского Коровьева: он собирает материал о воровском подполье для своего романа – и получается, что «Вор» им и написан. Правда, с нюансом: его книга выходит из печати, когда леоновский роман еще не кончен. И тут – полное внимание: приводятся разгромные рецензии на фирсовский роман. Вам это, Иван Никитич, ничего не напоминает?