Маски Пиковой дамы - Ольга Игоревна Елисеева

Несмотря на свою волю и рационализм, он уже по наследству нес семена возможного расстройства психики. Зная, что Петр III был алкоголиком, Николай почти не брал в рот вина и не пил ничего крепче сельтерской воды. Но как уберечься от павловской наследственности? Безумие ярко проявилось у Павла I, но было заметно и в деде императора, а если внимательно присмотреться, то и во многих членах семьи. Но проявлялось по-разному. Приступами почти летаргического сна у Елизаветы Петровны. Священным безумием, гениальностью, разрушительно-созидательной силой Петра I.

Ужасен он в окрестной мгле!

Какая дума на челе!

Какая сила в нем сокрыта!

В отличие от Медного всадника, Германну дана иная форма сумасшествия — темный уход разума в себя. Зацикленность на одной идее. Удар по душевному здоровью императора был нанесен еще в детстве — убийством отца. Причем в отличие от младших великих князей и княжон он помнил подробности роковой ночи 11 марта 1801 года.

Вечером, накануне гибели Павла I, трехлетний брат Михаил «играл один в стороне от нас». На вопрос няньки, что он делает, следовал ответ: «Я хороню отца». «На следующее утро моего отца не стало, — писал Николай, прекрасно понимая всю таинственность рассказа. — То, что я здесь говорю, есть действительный факт». Его рациональный ум впервые соприкоснулся с таинственным.

Сам будущий император оказался разбужен ночью воспитательницей сестер графиней Шарлоттой Карловной Ливен. В окно он заметил «на подъемном мосту перед церковью караулы, которых не было накануне; тут был весь Семеновский полк в крайне небрежном виде». Именно семеновцы взбунтовались. Как писал Пушкин:

Потешный полк Петра Титана,

Дружина старых усачей,

Предавший некогда тирана

Свирепой шайке палачей.

Как по-разному видится с разных сторон одно и то же событие. «Нас повели вниз к моей матушке, и вскоре мы… отправились в Зимний дворец, — вспоминал Николай. — Караул вышел во двор Михайловского дворца и отдал честь. Моя мать тотчас же заставила его молчать. Матушка моя лежала в глубине комнаты, когда вошел Император Александр… он бросился перед матушкой на колени, и я до сих пор еще слышу его рыдания. Ему принесли воды, а нас увели»[556].

Отсюда развивается характер, склонный к контролю над окружающим миром. Ему кажется: если он сможет наблюдать за всем и вся, ничего дурного, равного убийству отца, не случится. Он сможет спасти, предостеречь, закрыть собой. Последними словами императора наследнику были: «Держи все — держи все». Очень опасные симптомы. В главе государства они оборачиваются и лучшими качествами — героизмом, способностью рисковать собой, победой над страхом, ради долга, — и худшими — мелочным, изматывающим души подданных контролем. Все это было в Николае Павловиче и в разное время проявлялось в разных пропорциях.

Пушкин приковал худшую сторону императора к бумаге. Иногда исцеление — это проход через собственный страх. Император мог спастись, шагнув навстречу своему безумию. В «Пиковой даме» Германн кончает сумасшествием, чтобы Тот, другой, избавился от преследующей тени. В этом смысле повесть — род врачебного рецепта. Действительно, на протяжении тридцати лет власти императором не овладел семейный недуг. Но легче ли было получать известия из осажденного Севастополя в полном уме и здравой памяти?

Возможно, император в конце жизни предпочел бы отгородиться от мира глухой стеной помешательства, непроницаемой для звуков извне. Однако тогда отстрадать — очиститься перед уходом он бы не смог. Лишив его права на безумие, как на спасительную норку, куда душа хочет спрятаться от бед, Пушкин обеспечил царю дорогу наверх. А не в те глубины, откуда приходит Старуха.

«В эту минуту, когда смерть возвратила мягкость прекрасным чертам его лица, которые за последнее время так сильно изменились, благодаря страданиям… в эту минуту его лицо было красоты поистине сверхчеловеческой, — писала отнюдь не одобрявшая политики Николая I фрейлина Анна Федоровна Тютчева. — Черты казались высеченными из белого мрамора, тем не менее сохранился еще остаток жизни… в том неземном выражении покоя и завершенности, которое, казалось, говорило: „я знаю, я вижу, я обладаю“». В последнюю минуту «по лицу пробежала судорога, голова откинулась назад. Думали, что это конец, и крик отчаяния вырвался у присутствующих. Но император открыл глаза, поднял их к небу, улыбнулся, и все было кончено!»[557].

Это была победа.

Германн остался на земле. Николай ушел «к небу».

«Атанде-с»

Высказано предложение взглянуть, какие карты выпадали на правую сторону, когда герой играл у Чекалинского. Каковы были альтернативы? Можно и посмотреть.

В первый день: «Направо легла девятка, налево тройка». Масть девятки не указана — Старшие арканы. Девятая нумерованная карта в них — Отшельник. На ней изображен монах, опирающийся на посох[558]. Намек на уход «предоброго старого Дука». У карты есть дополнительное значение: мудрец Диоген в поисках «честного человека». Именно такого человека искал на свое место Александр I.

Во второй день: «Валет выпал направо, семерка налево». У валета не указана масть. Речь снова о Старших арканах, следует ориентироваться на числовое значение карты: двойка. Второй нумерованной картой является Папесса, или женщина-папа. Она символизирует легенду о папессе Иоанне, которая достигла высшего духовного сана, не открывая окружающим, кто она такая. Когда тайна обнаружилась, ее забили камнями. На рисунке показана сидящая женщина в тиаре, испускающей лунное сияние. О символике луны мы говорили применительно к Екатерине II и ее желтому платью. В «Медном всаднике» Петр преследовал Евгения, «озарен луною бледной».

В черновике «Сказки о рыбаке и рыбке» старуха становится «Римскою Папой». Ее ненасытные требования доходят до абсурда: «Чтоб служила мне рыбка золотая / И была бы у меня на посылках». Учитывая католический аспект истории, можно предположить намек на Польшу, которая требовала себе все больше и больше прав, желая иметь победившую сторону — Россию — на посылках. Но на деле оказалась «папессой», то есть служившей не христианскому Богу, а языческим «богам грозного аида», и была жестоко усмирена — побита камнями.

На третий день вместо туза — полной победы — Германн «обдернулся». Взял даму. Он столкнулся с «тайной недоброжелательностью». Как император столкнется с интервенцией Англии и Франции, а также враждебным нейтралитетом Австрии — фактически предательством, если вспомнить недавнее спасение этой монархии русскими войсками. В результате боевые действия шли значительно тяжелее, чем можно было себе представить.

С началом Крымской войны, как мы помним, в обществе сильны были ожидания нового Крестового похода. Кстати, совершенно чуждые самому императору. Он писал: «Не понимаю, почему меня подозревают в желании занять Константинополь. Я уже дважды мог это сделать и не сделал». Однако мистическая истерия среди читателей