На окраине Руси. Мифология и язычество балтов - Теобальд

Россиенском, Шауляйском и Тельшевском, а именно возле границ Курляндии, Пруссии и Балтийского моря, я, вероятно, (и) теперь найду несколько тысяч подобных… Что такое жмудские нумы, представить нетрудно.

Постройка имеет в длину 10, 12 или 15 саженей и 5 или 6 саженей в ширину, построена из отесанных бревен, крыша частично сделана из еловой коры для обеспечения безопасности от огня, а сверху покрыта соломой. Окон или нет вообще, или оно только одно; двери на обоих концах нумы, одна из которых широкая, для входа живущих в ней людей, а другая для входа скота и удаления навоза. Над дверью находятся отверстия для вытяжки дыма, в светлое время закрытые.

2. В центре этой нумы имеется выкопанная широкая яма для очага диаметром 3 или 4 локтя в форме квадрата или круга. В центре этой ямы разводят огонь из березовых или ольховых лучин. Очаг обложен камнями, которые играют роль скамеек или стульев для сидения домочадцев, которые в зимнее время собираются у очага, чтобы заниматься разной работой. Летом же, когда жарко и во избежание опасности пожара, вокруг огоня на расстоянии не менее 3 или 4 локтей делают четырехугольную ограду из бревен, либо из досок, либо из жердей, но не очень высокую, полтора локтя, а чаще всего два локтя. Затем, чтобы обитатели могли видеть скот и все предметы обстановки или ходить вокруг огня, пространство между огнем и отсеком, где находится скот, остается чистым.

3. Чердак очень большой, пустой, под ним находятся сельскохозяйственные орудия, фургоны, бороны и т. д. и даже маленькие трехстенные загоны для свиней, гусей и т. д., если их держат. Одним словом, одно здание-нума когда-то вмещало хозяйство целиком. Сегодня в Жмуди, за пределами Курляндии, Пруссии и на Балтийском море сельские жители имеют довольно красивые жилые здания, которые предназначены только для приезжих, которых они обслуживают зимой, а весной, летом и осенью живут в нумах и готовят еду, и едят, и делают всю работу по дому, следя за хозяйством. Пусть читатель знает, что все постройки фермеров, крестьян или дворян на литовском языке до сих пор называют одним словом нумы (numaj)».

Подробности в этом описании для нас весьма поучительны. Оставляя все другие в стороне, мы обратим внимание на одно весьма интересное указание, именно на то, в каком порядке разъединялись находящиеся внутри хижины предметы и размещались вне ее. Итак, сначала устранялись предметы, не требующие защиты от мороза, каковы земледельческие орудия, солома, дрова и т. п.; от дождей они достаточно защищались продолжением крыши вне хижины. Под этим продолжением крыши пристраивались к внешней стене три стенки, так что образовывалось огороженное место вроде сарая, хлева, в котором помещались свиньи, гуси, курицы, другие же животные, как овцы, коровы, оставались еще внутри.

L. Двадцать лет спустя после описания хижины Пашкевичем появился уже нам известный труд Довконта «Buda», в котором автор весьма подробно описывает литовские строение десяти различных наименований, требующие, однако, для некоторых неясных (для нелитовца) выражений подробного комментария. В настоящее время отметим только два наименования, имеющие для объяснения Ласицкого особое значение, а именно ratajnicze (р. 22), в котором хранились колеса (ratai), возы (vazei) и сани (rages); а затем ubfade (p. 26), в котором мололи зерно, пекли хлеб, пироги и пр.[140].

Очень хорошо нам известно, что вышеприведенными выдержками и заметками далеко не исчерпан вопрос о литовской хижине. Прежде всего недостает описания латышских строений. Но не в полноте обработки заключалась задача нашего приложения. Мы желали только показать, что в XV веке и начале XVI общий вид литовских строений был продолговато-круглый, редко конусообразный; что строительным материалом служили исключительно дерево, солома, тростник, ситник; что внутри хижины никаких балок, ни отделений или перегородок не существовало; что везде в середине хижины находился очаг, что других особых строений отдельного вида не было; следовательно, и хижина для охраны вечного огня другого вида иметь не могла.

Изображение Ромове в книге К. Хартноха «Старая и новая Пруссия», 1684 г.