Храм и рынок. Человек в пространстве культуры - Борис Васильевич Марков

любовь к юношам практиковалась именно как форма государственного, мужественного, свободного от природных и семейных уз эроса. Был ли он следствием философской концепции истины, как его обосновывает Платон, или государственной формой дружбы, одухотворяющей казарму, какой по сути дела была афинская, и особенно спартанская, гимназия, он не является естественным архаичным влечением. Напротив, поскольку он искусственно культивируется и теоретически обосновывается, постольку предполагает значительную работу, направленную на вытеснение более древней тяги к женщинам и семейной жизни.

Фукидид в «Надгробной речи Перикла» делает вначале одно интересное замечание, свидетельствующее о понимании им главной слабости античного полиса: свободные граждане попадают в зависимость от голоса, правильной и красивой риторической речи. Правда, при этом он отмечает и наличие «эмансипационного» механизма: недоверие тех, кто своими глазами видел и сам участвовал в описываемых оратором событиях, и зависть тех, кто не видел, а только слышал хвалебные слова, зависть, возникающую от самомнения.

Перикл описывает преимущества государственного устройства, которое он называет «народоправством»: городом управляет не горсть людей, а большинство народа; в частных делах все пользуются одинаковыми правами, а государственные дела решаются избранными за свои достоинства гражданами. «В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям, и не выказываем ему хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады. Терпимые в своих частных взаимоотношениях, главным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законов неписаных, нарушение которых все считают постыдным» (Фукидид. История. Кн. 2, 37 (3). Историки античности. Т. 1. С. 304). Далее Перикл обращает внимание не отсутствие репрессий и муштры, восполняемое врожденной отвагой и живостью. Богатство ценится, если употребляется с пользой, а не ради пустой похвальбы. И наконец, самая важная черта греческого общества: «Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем» (Там же. С. 305). Однако политическое в Афинах парадоксально соединяется с дружбой, сохраняющей традиции мужских союзов. «Мы единственные, — говорил Перикл, — кто не по расчету на собственную выгоду, а доверяясь свободному влечению, оказывает помощь другим» (Там же. С. 306). Благодаря этому любой свободный гражданин может проявить свои личные способности, направленные на укрепление могущества Афин. Говоря о павших воинах, Перикл расценивает их гибель как высшее проявление доблести и мужественную защиту ценностей города. «Эти герои не утратили мужества, презрели наслаждение богатством или надежду разбогатеть когда-либо и не отступили и перед опасностью. Отмщение врагам они поставили выше всего, считая величайшим благом положить жизнь за родину» (Там же. С. 307).

Греческое искусство демонстрирует нам нечто, удивляющее нас: изображения павших воинов являют их взору зрителя почти нагими. Точно так же мы с удивлением узнаем, что обнаженными занимались юноши и в гимназиях. Это объясняется тем, что готовность предстать без одежды перед согражданами считается признаком цивилизованной личности, которая отличается от закутанных в одежды варваров. Цивилизованные греки делали тело предметом созерцания и удивления. Это не какая-то перверсия, а конститутивный признак государственного тела. Точно так же цивилизованный мужчина, афинский гражданин, на площади должен был публично высказать свое мнение, а не таить его. Эти акты открытости, собственно, и соединяли дружбу с политической практикой. Мужская дружба и даже культивируемая любовь к юношам были поставлены на службу государству, а политическое проявлялось как любовь и война.

Открытое тело и свободно произносимая речь не оставались чистыми идеями, а были воплощены в камне. Афинские публичные пространства были созданы в расчете именно на эти свойства человеческого тела и духа. Парфенон располагался на высоком холме и был хорошо виден с любого места в городе, точно так же любая точка города и окрестностей просматривалась с вершины холма. Общественная площадь — агора — была доступным политическим пространством для свободных граждан. Место, где принимались решения, было не тайным, а открытым, и амфитеатр позволял видеть голосование как индивидов, так и групп. Доступность взору того, что у нас считается приватным, нашло в Афинах воплощение в камне и плоти.

БОЖЕСТВЕННОЕ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ

Человек — загадочное и непонятное, необычное и не похожее на другие существо. С одной стороны, он часть природного мира и подчинен его закономерностям. Чтобы выжить, он должен приспособиться к природным и социальным условиям, большинство из которых сложилось как непредусматриваемые и непланируемые результаты деятельности людей. С другой стороны, он обладает резко выраженным сознанием свободы и сам принимает решения, даже если обречен на тяжелый физический труд и лишения. При этом он знает о добре, любви, справедливости и в том случае, когда прибегает к мелкому или крупному обману, совершает насилие или убийство. Знание о высших ценностях, стремление к лучшему, желание святости — словом, все, что связывают с религиозным опытом, своим истоком имеет переживание вины и ощущение нечистой совести, вызываемые практиками принуждения и разрушения. Этот опыт греха и покаяния является исходным для формирования религий, в основе которых лежит та или иная определенная исторической и культурной традицией идея Бога. Для одних Бог — это всемогущее существо, у которого можно выпросить богатство, силу и власть. Для других он — грозный судья, строго взыскивающий за грехи адскими мучениями и вознаграждающий за послушание райскими наслаждениями. Третьи прибегают к идее Бога для объяснения порядка мироздания или для обоснования человеческого разума. У одних Бог — близкое и душевное, любящее и опекающее существо, у других — нечто непостижимое, радикально отличное от всего встречающегося в опыте.

О сути христианства также ведутся нескончаемые споры, и главную тайну составляет личность Христа: для чего Он приходил в мир, зачем принял мученическую смерть на кресте? Эти вопросы мучили еще учеников Христа, которые лишь после смерти учителя поверили в Воскресение и осознали смысл Его жертвы. В наше время религия считается уделом слабых и необразованных, униженных и обманутых