Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Основы индийской культуры

Повествовательная поэзия эпохи не отличается особым блеском и оригинальностью, за вычетом нескольких великих или знаменитых произведений. В то время возникла острая культурная потребность в переложении на популярные языки основных сюжетов или главных событий Махабхараты и более универсального сюжета Рамаяны. На бенгальском языке появляется Махабхарата Каширама, сжатое изложение древнего эпоса, пересказанного в ясном классическом стиле, и Рамаяна Криттибаса[134], более близкая своей душевной силой к оригиналу – ни та, ни другая не достигают былой эпической манеры, но обе отличаются простым и поэтичным языком и мастерским построением сюжета. Однако только двоим из позднейших поэтов удается живо и ярко воссоздать древние сказания, произведя на свет подлинные шедевры: тамильскому поэту Камбану, написавшему великую и оригинальную эпическую поэму, и Тулсидасу, чья прославленная Рамаяна на хинди с удивительным мастерством сочетает в себе проникновенную лиричность, романтическое богатство и возвышенность эпического воображения, являясь и повествованием о божественном аватаре, и песнью религиозного пыла. Английский историк литературы даже настаивает на превосходстве поэмы Тулсидаса над эпосом Вальмики – это преувеличение, и при всех достоинствах невозможно быть более великим, чем величайшее; однако сам факт подобной оценки творчества Тулсидаса и Камбана есть свидетельство их творческой мощи, а также и того, что творческий гений индийского ума не оскудел и во времена оскудения культуры и знания. Поэзия этой эпохи действительно силой своего чувства в какой-то мере возмещает утрату древней высоты и масштабности.

Повествовательная поэзия этого типа возвращается к эпосам, но параллельно развивается другое направление, для которого источником вдохновения служит классическая поэзия Калидасы, Бхарави и Магхи. Ряд поэтов пишет все на те же темы из Махабхараты, использует сюжеты древних или пуранических сказаний, но классическая и эпическая манера письма уже утрачена, характер вдохновения скорее напоминает Пураны, в тональности ощущается большая раскованность и легкость, свойственная популярному романтизму. Поэзия такого типа распространяется преимущественно в западной Индии, где достигает славы Премананда[135], наиболее значительный из гуджератских поэтов. В Бенгалии развивается направление полуромантического-полуреалистического повествования – картины религиозного ума и жизни, жанровые сцены, все это сильно напоминает мотивы раджпутской живописи, особенно тяготением к более наружным элементам бытия. Жизнеописание Чайтаньи, изложенное простыми и наивными романтическими стихами, очень проникновенное в своей непосредственности и искренности, но ничего собой не представляющее с точки зрения поэтической формы, есть уникальное современное повествование о рождении и основании религиозного движения. Две другие поэмы, признанные классическими, воспевают величие Дурги или Чанди, богини, символизирующей Энергию Шивы – это «Чанди» Мукундарама,[136] чистейшая романтика большой поэтической красоты, где в форме народной легенды живописуется жизнь простых людей, и «Аннадамангал» Бхаратчандры[137], первая часть которой представляет собой переложение пуранических сказаний о богах, как их мог бы вообразить бенгальский крестьянин, то есть вполне очеловеченных, вторая часть – любовную историю, а третья – исторический эпизод времен императора Джахангира[138]; все три разнородных элемента соединяются в целое единой мотивацией и, не обладая никакими особыми художественными качествами, тем не менее дают удивительно живое и убедительное представление об описываемом, в немалой степени благодаря живости языка. Вся эта поэзия, эпос и романтика, дидактическая поэма, самыми блестящими образцами которой могут служить произведения Рамдаса и прославленный «Курал» Тируваллувара, философская и пылко-религиозная лирика, вся она предназначена не для образованной элиты общества, но, за очень немногими исключениями, является выражением популярной культуры. Рамаяна Тулсидаса, песни Рампрасада и баулов, бродячих вишнуитских певцов, поэзия Рамдаса и Тукарама, поэтические афоризмы Тируваллувара и Авваи[139], вдохновенная лирика южных святых и альваров – все это становилось достоянием всего общества, мысли и чувства, выраженные поэтами, глубоко проникали в народную жизнь.

Я столь подробно остановился на литературе потому, что она является если не полным, то самым разносторонним и исчерпывающим отражением культуры народа. Минимум три тысячелетия непрерывного творчества подобного величия и мощи являются несомненным доказательством существования подлинной и весьма замечательной культуры. Последний период явно говорит о постепенном ее упадке, но даже в упадке ощущается великолепие, а жизнеспособность религиозного, литературного и художественного творчества сохраняется. И когда могло показаться, будто все идет к концу, при первой же возможности началось возрождение, начался новый цикл и именно с тех трех вещей, которые дольше всего сохраняли жизнеспособность: с духовной и религиозной активности, с литературы и живописи, но уже сейчас начавшееся возрождение обещает распространиться на все стороны жизни и культуры, которыми и была велика Индия.

Устройство жизни в Индии

1

До сих пор я говорил о величии индийской цивилизации в том, что всего важнее для человеческой культуры, в тех ее аспектах, которые поднимают человека до наивысшего раскрытия его потенциала в качестве существа ментального, духовного, религиозного, интеллектуального, этического и эстетического; во всех этих аспектах придирки критиков оказываются беспочвенными перед высотой, значительностью и глубиной индийской культуры, открывающимися при взгляде на нее как на целое и его части в свете подлинного понимания духа, целей и реальных достижений культуры. Перед нами предстает не просто великая цивилизация, но одна из полудюжины наивеличайших, известных человеку. Тем не менее, многие готовы признать величие индийских достижений в сфере ума и духа, но при этом укажут, что Индия потерпела неудачу в жизни, что ее культура не привела к сильной, успешной или прогрессивной организации жизни, наподобие той, которую нам демонстрирует Европа, и что к концу лучшая часть ее ума вообще отвернулась от жизни, уйдя в аскетизм, в неактивный, чурающийся мирского, поиск личного духовного спасения. В лучшем случае будет сказано, что развивалась Индия только до определенной точки, на которой развитие остановилось.

Обвинение с особенной весомостью ложится на чашу весов сегодня, потому что современный человек, даже культурный современный человек, является – или склонен быть – в совершенно беспрецедентной степени politicon zoon[140], существом политическим, экономическим и социальным, которое превыше всего ценит эффективное устройство внешнего существования, все же относящееся к уму и духу ценится главным, если не исключительным, образом за помощь жизненному и механическому прогрессу человечества: современный человек утратил почтение, с которым древние взирали на вершины, рассматривая свершения ума и духа с безусловным восхищением и глубочайшим уважением, как вещи самоценные и наиболее ценные для развития человеческой культуры и прогресса. И хоть эта современная тенденция уродливо преувеличена, а в своей преувеличенности унизительна, пагубна для духовной эволюции человека, в ней есть и доля истины, и вот в чем она заключается: при том, что первейшая ценность культуры в ее способности возвышать и расширять внутреннего человека, ум, душу, дух, задача культуры не может считаться выполненной, если она не сформировала также и внешние проявления жизни человека и не внесла в них ритм движения к высоким и великим идеалам. В этом подлинный смысл прогресса, частью которого должна быть здоровая политическая, экономическая и социальная жизнь, сила и эффективность, дающие людям возможность нормально жить, расти и уверенно продвигаться к коллективному совершенству, должна быть жизненная гибкость и восприимчивость, дающие людям возможность постоянно продвигаться во внешнем выражении работы ума и духа. Если культура не служит этим целям, то, очевидно, в ней есть некий порок, либо в базовой концепции, либо в ее полноте, либо в ее бытовании, который серьезным образом снижает ее интегральную ценность.

Идеалы, которые правили душой и телом индийского общества, относились к числу наивысочайших, социальное устройство обеспечивало неколебимую базовую стабильность, мощная жизненная сила была творческой по характеру, чрезвычайно богатой и интересной, жизнь была организована так, чтобы давать народу благоденствие, многообразие в единстве, красоту, производительность, движение. Все памятники истории Индии, ее искусства и литературы служат доказательством именно такого характера индийской культуры, даже во времена упадка и распада кое-что выжило и напоминает нам о величии прошлого, пусть уже расплывчатого и далекого. К чему в таком случае сводится обвинение в недостаточной жизненности индийской культуры и на чем оно основано? В преувеличенной форме оно основано на приметах упадка и распада, на чертах декаданса, которые распространяются и на времена былого величия, сводится же все к тому, что Индия всегда демонстрировала неспособность к разработке свободной и здравой политической организации, была постоянно разобщена, а в течение значительного периода своей истории порабощена, что, каковы бы ни были достоинства ее былой экономической системы – если таковые были, – экономическое устройство общества все равно оставалось негибким и статичным, что и привело к нынешним нищете и слабости, к непрогрессивному иерархическому строю, подчиненному кастовой системе, полуварварскому изобретению, заслуживающему только того, чтобы быть выброшенным на свалку вместе с прочим мусором минувших веков и быть замененным свободой, здравым смыслом и совершенством – или хоть способностью совершенствоваться – европейских социальных структур. Необходимо сначала восстановить подлинные факты и их смысл, а уже потом можно выносить суждения по политическим, экономическим и социальным аспектам индийской культуры.