Иван-дурак: Очерк русской народной веры - Андрей Донатович Синявский

тем апокалиптический план: эта Святая Русь вдоль и поперек, на все четыре стороны света, покрыта грехом, и всюду берет верх Кривда, что, конечно, свидетельствует о скором конце света и о Страшном Суде.

По своей композиции «Голубиная книга» в некоторой степени напоминает композицию Библии. Вначале — «Бытие», происхождение мира — самое прекрасное. А в конце — Апокалипсис, конец мира — самый ужасный для земного человечества. Вот почему я не думаю, что притча о Правде и Кривде в конце «Голубиной книги» это какой-то случайный или искусственный придаток. Тем более что все варианты «Голубиной книги» заканчиваются этой притчей. И вместе с тем это значит, что в течение веков русский народ жил, в своем историческом сознании, в ожидании не лучшего, а худшего. История мира развивалась по направлению к Страшному Суду, который произойдет потому, что мы в своей человеческой истории переполнили чашу грехов. И этим грехам была свидетельством окружающая реальность, где каждый старается друг друга обмануть, где торжествует неправда, где даже государственный, царский суд, это неправедный суд. Отсюда появилась русская поговорка: «Где суд — там и неправда».

Это народное мировоззрение находится в противоречии с нашим современным сознанием. За редким исключением, все мы надеемся, что мир идет — к лучшему. Этому соответствует теория и практика прогресса, которыми руководствуются все западные страны. Этому же пониманию — вперед! к лучшему! — отвечает марксистская идеология. В Средние века и в церковном, и в народном сознании господствовала другая, противоположная идея: мир идет к своему концу. Отсюда и победа Кривды над Правдой здесь, на земле, — ввиду окончания мира и ввиду господствующей на земле окружающей неправды.

Глава восьмая. Духовные стихи о бегстве из мира сего. Страшный суд

Взгляд на историю и современность, высказанный в конце «Голубиной книги», весьма пессимистичен. В этой ситуации победы Кривды над Правдой, естественно, обострялся вопрос: как же спастись человеку в этом мире, где повсюду господствует неправда? Выход один: уйти, фигурально выражаясь, — с земли на небо жить вопреки земным, человеческим установлениям. Появляется множество духовных стихов, проникнутых крайне аскетическим, монашеским взглядом — на тему спасения души человека, его бегства от жизни, от земли, к Богу. Таковы стихи об Иосафе-царевиче.

Царевич Иосаф, убедившись в том, что мир полон неправды, удаляется в пустыню. Так как песчаных или каменистых пустынь на Руси поблизости не было, то уйти в пустыню чаще всего означало — уйти в леса. Ибо лес был самым безлюдным местом, а леса были громадны. Одинокие монахи-отшельники или целые общины, желающие удалиться от мирской суеты, от всеобщей греховной жизни, уходили в лес, в скиты. Пустыня предполагала удаление от общества, от людей и полное одиночество, посвященное Богу. С другой стороны, поскольку пустыня это лес, она наполнялась зеленой лесной природой, что мы и находим в стихе об Иосафе-царевиче. Эта пустыня олицетворялась в виде женского лица, в образе матери-пустыни. Подобно тому, как у всех людей есть мать-сыра земля, у монаха-отшельника появляется мать-Пустыня. Духовный стих о царевиче Иосафе и представляет собой диалог между матерью-Пустыней и этим удалившимся в лесную Пустыню царевичем. Мать-Пустыня отговаривает царевича Иосафа от его религиозного подвига, предупреждая, как трудно жить в лесу, где нечего есть, а пить придется болотную воду. Но главная трудность — это полное одиночество. И когда начнется весна и вся природа расцветет, деревья покроются листьями, говорит Пустыня, ты меня покинешь. Тебя потянет назад к людям, к земной жизни. Но царевич Иосаф клянется в верности матери-Пустыне и ей возражает. И вот эти возражения нам особенно интересны, поскольку прославление Пустыни как ступени в Царство Небесное здесь совмещается с восхвалением живой природы.

Не стращай мене, мати,

Ты великими страстями,

А пусти мене, мати,

Да в лес погуляти,

Погуляю я, мати,

Я по темном по лесу,

Забавлять мене будут

Яко лютые звери,

А втешать мене будет

Поднебесная птица…

Другой вариант:

Со мной станут говорить

На древах маленькие листья:

Что Христос на престоле,

С херувимы и серафимы…[163]

Мы видим, как аскетический стих во славу пустыни проникается тонким эстетическим чувством и молитвенное созерцание Царства Небесного переплетается с созерцанием красоты окружающей природы. А вместе с тем эта природа одухотворяется. И трепет листьев, и пение птиц в лесу перенимают ангельский образ. В пустыне, вместе с бегством от мира и земных страстей, природа не увядает, а воскресает. Но воскресает уже в каком-то небесном сиянии или во Святом Духе.

Занимаясь народной верой, нам приходилось много говорить о материализме религиозных представлений народа. А здесь мы находим другую сторону той же веры — ее глубокий мистицизм и религию Святого Духа, которая свойственна православию, может быть, больше, чем другим христианским религиям. В русских духовных стихах почти не упоминается Бог-Отец, но третья ипостась Божества Святой Дух встречается достаточно часто. Напомню, что в «Голубиной книге» само происхождение мира начинается со Святого Духа: «Начался белый свет от Свята Духа, от Свята Духа самого Христа». Святой Дух понимается порою как дыхание Христа. В частности, в стихах о Двенадцати великих пятницах сказано, что в пятницу накануне Святой Троицы сам Христос сходит с неба на землю и посылает Святой Дух «во сырую землю» и распускает Святой Дух по всей земле, по всей вселенной. Святым Духом как благодатной и таинственной силой Божией проникается и одухотворяется вся природа. И потому она так прекрасна в молитвенной пустыне, где обитает Иосаф-царевич.

Хотя русский народ не очень разбирался в догматическом содержании Пресвятой Троицы, он очень чтил Троицу. Очевидно потому, что Троица связана с понятием Святого Духа. Ведь сам праздник Троицы — на пятидесятый день после Пасхи — сопряжен с тем, что в этот день Святой Дух сошел на апостолов. А в народном представлении Святой Дух сходит не только на апостолов, но и на всю природу. Ибо Святой Дух это сила животворящая. Отсюда, по всей вероятности, повелся и утвердился повсеместный на Руси обычай в день Троицы украшать церкви зеленью — травами и ветками деревьев. В старину по всей России на Троицу возили эти ветки целыми возами и увешивали ими двери домов и косяки окон. Деревенские улицы украшали березками. Прихожане на праздник Троицы являлись в церковь с букетами полевых цветов. В некоторых губерниях эти букеты именовались «духами», — что опять-таки указывает на связь со Святым Духом. Эти цветы, побывавшие в церкви, затем высушивали и хранили за иконами — для разных