Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий - Ирина Захаровна Белобровцева

Н.А. Римским-Корсаковым (1844–1908) и вписывается в «музыкальный» пласт романа, составляя единый ряд с фамилиями Берлиоз и Стравинский. Здесь, в музыкальном коде МиМ, она подкрепляет демонологическую линию, поскольку, как известно, Римский-Корсаков был не только автором опер «Майская ночь» и «Ночь перед Рождеством», но в его обработке известна также музыкальная картина М. Мусоргского «Ночь на Лысой горе» (1867) для симфонического оркестра.

В то же время фамилия Римский — часть «подсветки» другого художественного кода романа, связанного с темой Рима как мирового города (о ее значимости для Булгакова вообще и в МиМ в частности см. в комментарии к главе 29-й). Кроме того, при обычной у Булгакова коллажной технике образа возможен еще один источник этой фамилии: издававшийся в Берлине журнал «Новая русская книга», за которым М. Булгаков следил весьма внимательно (свидетельство тому — публикация в № 11–12 этого журнала за 1922 г. его письма с просьбой присылать ему материалы для биографического Словаря русских писателей). Несколькими номерами раньше, а именно в № 8 за тот же год (с. 37), опубликованы краткие данные о писателе Григории Михайловиче Римском (псевдоним Г. Ларин). После нескольких попыток с фамилиями — Поплавский, Суковский, Библейский, Близнецов, Робинский — автор остановился на Римском и даже сохранил имя «газетного» Римского (Григорий). Вместе с тем набор имен — Римский, Библейский — ассоциируется и с «товарищем Талмудовским» из «Золотого теленка» И. Ильфа и Е. Петрова.

сургучная печать у Берлиоза —

сургучная печать на двери квартиры, без сомнения, в контексте эпохи 1920—1930-х гг. могла читаться как знак ареста ее владельца. Не случайно, увидев печать на дверях комнаты Берлиоза, «побледнел» Степа Лиходеев: он не сомневается, что сосед арестован.

зеркало —

появление нечистой силы в зеркале или из зеркала вполне отвечает смысловой наполненности архетипа зеркала в мировой культуре. Благодаря его кажущейся прозрачности и действительной непроницаемости зеркало выполняет в культуре функцию посредника, границы между двумя мирами — реальностью и потусторонностью. Именно в этом качестве оно и предстает в МиМ (ср. также в гл. 19-й эпизод «гадания» Маргариты у зеркала). Характерным для Булгакова образом бытовые предметы (зеркало, телефон, щетка, примус, трамвай) оказываются в тесной связи с дьявольским началом и становятся знаком бездуховности современного писателю общества. Последовательность, с которой проведен в МиМ этот мотив, является самым убедительным аргументом против инвектив противников романа, утверждающих, что у писателя «за душою нет ничего, кроме мещанской мечты о буржуазном комфорте» (Ардов 1992: 57).

машину зря гоняет казенную —

это важная для Булгакова фраза. Так же как близкие Булгакову люди нередко становились прототипами его персонажей (известно, например, что поведение кота Бегемота во время шахматной партии с Воландом частично воспроизводит манеры пасынка писателя, Сережи Шиловского), так, по свидетельству Е.С. Булгаковой, некоторые фразы из собственных произведений писатель постоянно использовал в быту. Наоборот, выражения, которые он любил повторять в повседневной жизни, нередко перекочевывали в литературу. К ним относится и замечание о зря гоняемой казенной машине, которое Булгаков не раз произносил, едва речь заходила о каких-то запретах и ограничениях его творчества. Так, в 1933 г. была снята с постановки пьеса А. Афиногенова «Ложь». В «Дневнике Елены Булгаковой» непосредственно после сообщения об этом приводятся слова ее сестры О. Бокшанской, секретаря В.И. Немировича-Данченко: «Да, „Бег“, конечно, тоже не пойдет» и реакция автора «Дневника»: «Позвольте, а „Бег“ при чем?» (Дневник 1990: 46). Стилистика заключительной реплики, несомненно, булгаковская. В воспоминаниях Е.С. Булгаковой есть еще одно высказывание писателя по этому поводу: «Снимают пьесу Афиногенова, а чтоб машину казенную зря не гонять, заодно уж и „Бег“».

Азазелло —

итальянизированный вариант имени Азазель (евр. ‘azā’zēl — «Козел-Бог»). Первоначально у Булгакова — Фиелло, Фьелло. В день грехоискупления (еврейский праздник Йом-Киппур) существовал ритуал: из двух отобранных для этого козлов, на которых перекладывались прегрешения народа, один отпускался в пустыню для Азазеля, второй предназначался для жертвоприношения. Как злой гений, падший ангел, низвергнутый с неба, он выступает в апокрифической книге Еноха (по преданию, именно он научил людей изготавливать оружие и украшения, развратив этим человека). В талмудической литературе синонимичен сатане. В записях Булгакова он назван «Азазелом — демоном безводных мест» (562-8-1-16), что связано с новозаветными представлениями о пустыне как месте обитания демонов. У Булгакова он не только «демон-убийца», который казнит наушника Майгеля, но и тот, кто открывает мастеру и его подруге путь в инобытийные пространства. В библиотеке писателя была книга Н.Н. Евреинова «Азазел и Дионис: О происхождении сцены в связи с зачатками драмы у семитов». <Л.: А: ас1ет1а, 1924>.

мессир —

наименование феодальных сеньоров. В ранних редакциях Воланда называют также «масонскими» терминами «мастер» и «гроссмейстер».

Ялта —

в более ранних редакциях Булгаков колебался с определением города, куда волей Воланда перебрасывался Степа Лиходеев (вариант — Бомбеев). В разметке глав 3-й редакции фигурировали даже Хабаровск и Звенигород (1933), однако здесь же были сняты в пользу Владикавказа, города, который занимал в биографии Булгакова важное место. Подписывая книгу своему приятелю тех лет, Булгаков подчеркнул то, чем оставался в его сознании этот период жизни: «Милому Юре Слезкину, в память наших скитаний, страданий, у подножия Столовой Горы. У подножия ставился первый акт Дьяволиады…» (см.: Смирнов 1991: 141). Именно туда Булгаков попал после мобилизации из Киева. Проработав короткое время во владикавказском госпитале, он был направлен в Грозный, в перевязочный отряд. Во Владикавказе, после возвращения из Грозного, писатель заболел тифом, который помешал ему эмигрировать. В этом городе он, по его собственным словам, пережил «душевный надлом» 15 февраля 1920 г., когда решил бросить медицину и отдаться литературе. Там началась его драматургическая деятельность, и оттуда он в 1921 г. уехал в Москву. Владикавказская жизнь с ее красочными деталями воссоздана Булгаковым в «Записках на манжетах», а сам он стал одним из главных героев романа Ю. Слезкина «Столовая гора» (1922). Именно эту гору видит Степа, оказавшись во Владикавказе в ранней редакции романа.

Ялта в сознании Булгакова также имела определенную литературную наполненность: он бывал в Доме-музее А.П. Чехова и даже получил несколько памятных вещиц в подарок от его сестры.

Страница о Лиходееве в Ялте была продиктована Е.С. Булгаковой незадолго до смерти М.А. Булгакова, 25 января 1940 г.

Глава 8. ПОЕДИНОК МЕЖДУ ПРОФЕССОРОМ И ПОЭТОМ

До чего вы все интуристов обожаете —

отношение советских людей к иностранцам в романе «двухслойно». Эта двойственность задавалась самой идеологической установкой советского государства. С одной стороны, иностранец воспринимался как возможный посредник в деловых отношениях страны с заграницей, т. е. залог материального благополучия, с другой — как потенциальный вредитель (ср. рассуждения Г. Гачева о «метафизическом русском состоянии» — любопытстве к иностранцам и их почти «эротическом» привечании с постоянной