Пустошь. Первая мировая и рождение хоррора - У. Скотт Пулл

В отличие от большинства художников, запрещенных режимом, Дикс сумел выжить в Германии даже после потери академической должности. Он тайно работал над «Фландрией», создавая все более аллегорические композиции, выражавшие его презрение к Третьему рейху и напоминавшие соотечественникам об ужасе Первой мировой войны, истинном значении «мертвой головы». К большому раздражению некоторых, международное признание и группа влиятельных сторонников несколько лет препятствовали аресту художника. Нацистский комендант Саксонии в отчаянии нацарапал в гестаповском досье Дикса: «Эта свинья еще жива?»44

После увольнения из академии Дикс мог эмигрировать в Америку. У него были друзья в Нью-Йорке, восхищавшиеся его творчеством. Но вместо этого он переехал с семьей в сельскую местность Германии и поселился в разрушенном замке, которым владели родственники его жены, небогатые, но с солидной недвижимостью. Дикс писал пейзажи, работал и над аллегорическими образами, как обычно, напоминавшими об ужасах войны. Его картина «Семь смертных грехов» представляет собой еще одну кошмарную панораму окопов, где в хаосе барочной символики буйствуют монструозные фигуры. Труп в костюме скелета обнажает свое сердце, почерневшее до угольков. Он вооружен косой и вместе с ней образует нечто вроде свастики. Перед ним Зависть – хмурый младенец; у него лицо Адольфа Гитлера с усами кляксой. Обжорство отдает нацистский салют. На заднем плане пустая мертвая земля разорвана на части надписью, цитатой из «Так говорил Заратустра» Ницше: «Пустошь ширится, горе тому, кто таит пустошь в себе!»

Поразительно, но Дикс пережил войну, хотя и подвергался преследованиям. После неудачной попытки фабричного рабочего и плотника Георга Эльзера убить Гитлера и других нацистских лидеров с помощью самодельной бомбы в ноябре 1939 года Дикс в числе других видных антифашистов был арестован. Гестапо допросило Дикса, продержало его две недели, а затем каким-то чудом освободило. В марте 1945 года, несмотря на то что война подходила к концу, 54-летнего художника призвали в ряды вермахта. Дикс при первой возможности сдался в плен и провел год в лагере для военнопленных – мучительный опыт, результатом которого стал автопортрет в качестве заключенного.

После Второй мировой войны у Дикса спросили в интервью, почему он вовремя не воспользовался возможностью поехать в Соединенные Штаты – страну, которая всегда вызывала у него восхищение. Дикс рассмеялся. «В Америку! – воскликнул он. – Там я уже видел призрак Дочерей Американской Революции [41], повелевающих, как следует создавать искусство»45.

Коллаборационисты

Французский писатель Луи-Фердинанд Селин в юности подрабатывал в службах доставки и ювелирных магазинах. Он ненавидел своих родителей-буржуа и, очевидно, назло им в 1912 году вступил во французскую армию. Он участвовал в первой Ипрской кампании в 1914-м, был ранен в руку (а не в голову: ложь, которую он позже увековечил) и получил медаль за храбрость. После войны он отправился в тогдашний Британский Камерун (регион Африки, ныне являющийся частью Нигерии), устроился там на работу и потерял ее. Затем он вернулся во Францию, где стал сначала врачом, а затем на какое-то время – знаменитейшим писателем Франции.

Но в итоге Селин стал одним из самых ненавидимых людей в послевоенной Франции; французский литературный истеблишмент в той или иной степени отвергает его и по сию пору – то больше, то меньше. Сегодня правые националисты, которые захватили здание на главной площади Франции во многом так же, как они это сделали в Соединенных Штатах, предсказуемо пытаются защитить и восстановить репутацию Селина46.

Попытки нацистов заткнуть рот художникам, режиссерам и сценаристам, видевшим ужас Первой мировой войны, достигли определенного успеха в период с 1933 по 1945 год. Отто Дикс отважно продолжал творить, но в безвестности. Макс Эрнст и Андре Бретон бежали, опасаясь ареста. Леонора Каррингтон, побывав в психиатрической больнице, уехала жить в Штаты, а затем в Мексику.

Убежденность фашистов в том, что историю движет грубая сила, привлек на их сторону кого-то из тех, кто увидел зарождение нового вида ужаса еще в Первой мировой войне. Они аплодировали Муссолини и Гитлеру из-за рубежа, одновременно поддерживая доморощенные версии фашизма. Когда представилась возможность, они связали свою судьбу с местными диктаторами и их движениями.

Случай с Селином является одним из наиболее печальных примеров. Его роман «Путешествие на край ночи» (1932) сразу же получил заслуженное признание. Многие увидели в нем окончательный ответ Франции на Первую мировую войну и ее последствия. Полуавтобиографическая книга, главный герой которой является очевидным воплощением самого Селина, повествует о войне без всякой сентиментальности и открывает читателю не только безумие фронтового существования, но и его неизбывный ужас. Селин понимал, что война не только крушила человеческую плоть; она разрушила мировоззрение, благодаря которому человеческая плоть казалась чем-то большим, чем просто плоть.

То, что он называет «чудовищным предприятием», открывшимся в августе 1914 года, имело «темную сторону», порождавшую у каждого солдата ощущение, что он попал в чистилище, некую жуткую альтернативную реальность, где обитает теперь между жизнью и смертью среди выстрелов и снарядов. Соседство смерти стало постоянным: «Она вставала прямо перед нами – так близко, что заслоняла все остальное»47.

Человеческое тело как заготовка под труп – частая тема лент и холстов в 20–30-е годы XX века и постоянная для Селина. Война породила в нем глубокую неуверенность в стабильности тела, и роман переполнен внутренностями, выпотрошенными кишками, зловонием смерти и общей мерзостью войны, которую ведут люди, «обманутые до глубины души бандой злобных сумасшедших». Урок, который Селин извлекает из войны, заключается в том, что люди – это мешки с мясом, их желания недостаточно интересны даже для того, чтобы писать о них трагедии. Они, по его любимому выражению, «вшивые» и вполне заслуживают своей кровавой и часто нелепой смерти. Тела их не только отвратительны; они несут в себе тупое сознание и позволяют себе стать чем-то худшим, чем трупы: они становятся зомби, отправляющимися в путешествие в никуда, на край ночи.

Первая мировая война превратила для Селина даже сексуальное удовольствие в некий телесный ужас. Секс, из-за которого о романе так много говорили, изображается в нем отвратительным. Лола, которая верит в войну и ужасается тому, что Фердинанд не понимает ни патриотизма, ни мужества, доставляет ему столько же удовольствия, сколько он мог бы получить от робота. Она изображается не как объект сильного желания, а всего лишь как податливое тело, которое, по мнению Фердинанда, занимается сексом в целях похудения. Примечательно, что все общепринятые описания красоты