Белорусские мифы - Елена Левкиевская

тип социального и этнического чужака, пана, шляхтича, немца в городской одежде. Черта представляли в одежде немецкого покроя — в короткой курточке и узких панталонах, в шляпе и с тросточкой либо в мундире государственного служащего или военного (солдата, офицера, лесника, милиционера) с блестящими (золотыми, серебряными, стеклянными) пуговицами. Такие элементы облика черта, как шляпа (капелюш, от польского kapielusz — «шляпа») и блестящие (блискучие) пуговицы — гудзики (от польского gudzik — «пуговица»), стали даже обозначениями черта:

«Идет весь в черном, на нем гузики такие блискучие и сапоги» (Брестская обл.); «[Черти] — ну, в шляпах, что вот так разодеты, так, как люди ходят в капелюшах» (с. Кривляны Жабинковского р-на Брестской обл., 1985 г.); или: «[Черт] — человек в капелюше, в пальто черном, в гудзиках» (с. Дяковичи Житковичского р-на Гомельской обл., 1983 г.).

Вместе с тем в быличках сохраняются архаические зооморфные признаки черта — звериные или птичьи ноги (гусиные, куриные, конские, коровьи, козьи, собачьи), короткие или тонкие, иногда вывернутые пяткой вперед; шерсть на ногах, спине или даже всем теле; звериные когти на руках; иногда собачья или свиная морда. Еще одна характерная деталь в облике этого персонажа — отсутствие кожи на спине, из-за чего у него видны все внутренности (о черте говорят, что у него «нет спины» или что у него «спина корытом»).

Крестьянин и черт грузят бревно на телегу. Ок. 1900.

Muzeum Narodowe w Warszawie

Одно из типичных свойств черта — способность мгновенно менять и принимать любой облик — мужчины, женщины, ребенка, животного, птицы, предмета. Кое-где даже считалось, что у черта нет собственного облика, и он всегда предстает в чужом обличье или же что людям не полагается видеть подлинный облик черта — только его человеческую ипостась. Стремясь сбить человека с толку и одурачить, черт часто принимает вид знакомого, родственника, односельчанина, соседа. Часто в описаниях облика черта присутствует мотив неясности, неопределенности: «свинья не свинья, собака не собака» — или способности быстро менять личины: «стоит баран, потом он уже кот, потом собака». В быличках часто подчеркивается ложная доступность мнимого «барашка», или «ягненка», или «гуся», лежащего где-нибудь у дороги, и одновременно его абсолютная неуловимость. Черт нередко развлекается тем, что, прикинувшись животным или птицей, морочит человека, заставляя за собой гоняться, а затем ускользает у него из-под носа ветром или вихрем.

Мы пошли к болоту сено грести. Гребем мы сено, нагребли уже тридцать три копны. Вот мы кладем копну — аж прилетает такая утка большая. Села на копну. И такая тяжелая, такая сытая, такая, что не может лететь да катится. Я говорю: «Девушки, давайте поймаем ее! Вот какая сытая, что никак не может взлететь». Как мы подбежим к ней, граблями хотим ударить, а она на другую копну! И ты знаешь, как она нас вела! Тридцать три копны! И она привела на последнюю, вот! Вот уже та копна около лозы. Как мы к ней — вот уже заберем! А она… Как поднялся ветер, как понес ту копну, пошел в камыши, и сено то разлетается! Вот тебе и нечистое, правда? Вот я никогда не забуду той утки. А оно то скинулось, то нечистое — уткой (с. Ласицк Пинского р-на Брестской обл., 1985 г.).

Часто, измучив человека бесплодной погоней, мнимый «барашек» или «козлик» передразнивает человека, повторяя произнесенные им фразы, и с хохотом исчезает или превращается в другой предмет (этот мотив отражен и в русской традиции: его отголосок мы находим в «Бежином луге» Ивана Тургенева: псарь Ермил берет в руки белого барашка, стоявшего на могиле утопленника, гладит его и говорит: «Бяша, бяша», а тот, оскалив зубы, отвечает: «Бяша, бяша!»).

Как и ведьма, черт может принимать вид разных предметов, чаще всего — клубка пряжи, колеса, столба, камня, а также копны сена или куля ржаной, ячменной и овсяной соломы, но не пшеничной — по гродненским поверьям, на нее черт не имеет права, так как из пшеничной муки пекут облатки для причастия (у католиков).

Черт не связан с каким-либо определенным пространством (в отличие от домашних и природных духов), и считается вездесущим (повсюдным, по определению белорусов). Притом что черти постоянно находятся в аду, в потустороннем мире, они легко преодолевают границу с земным миром, где могут вредить людям. При этом у них есть свои излюбленные места — это труднодоступные, дикие, заросшие природные участки: овраги, глухие заросли, кладбища, болота, омуты, водовороты. Черти часто бывают и на различных пограничьях — дорогах, перекрестках, мостах или любых переправах через воду, полевых межах, границах сел, а также в заброшенных и разрушенных постройках, даже если это бывшие часовни или церкви. Постоянное присутствие нечистой силы в крутящемся вихре или сильном, порывистом ветре свидетельствует о том, что черти также могут находиться и в воздушном пространстве. Они проникают и в жилое пространство человека, если оно недостаточно защищено оберегами.

Черти чаще всего появляются на земле в переломное, «пограничное» время суток — в полночь (или в «глухой час», в «глухую ночь»), а также в полдень.

Глухая ночь, говорят, ибо нельзя ничего такого говорить, потому что уже полночи минуло, другая начинается. Уже тогда, как мы говорим, черти разъезжают. Ты если [в это время] заговоришь, считается, что ты в его [черта] половину переходишь, в его руку переходишь (с. Онисковичи Кобринского р-на Брестской обл., 1985 г.).

Особую активность черти проявляют в определенные календарные периоды, наделенные «пограничной» символикой, — дни зимнего (святки) и летнего (троицко-купальский цикл) солнцеворотов, в кануны больших христианских праздников — Рождества, Крещения, Благовещения, Пасхи, Ивана Купалы (Рождества Иоанна Крестителя). Они слетаются на годовые сборища в пору созревания рябины — так называемые рябиновые ночи, поэтому в период с Петрова дня до Ильина дня Бог насылает на них свои громовые стрелы, из-за чего в это время случаются сильные грозы — это Бог нечистиков бьет.

Пейзаж в грозу. 1843.

Rijksmuseum

С чертом (как и с водяным духом) связан мотив смены мест пребывания в зависимости от сезона и освящения воды и растений. Предположительно, он отражает некие весьма архаичные представления о пребывании мифологических существ в растениях в зависимости от их цветения и плодоношения: сначала — в вербе и лозе, затем — в жите и траве, потом — в яблоне и яблоках, после чего — в воде, где и остаются до Крещения, а после снова переселяются на вербу и лозу. Вероятно, в