О фотографии - Вилем Флюссер

он производит символы: символические плоскости, как и было ему в некотором смысле предписано. Фотоаппарат запрограммирован создавать фотографии, и каждая фотография – это реализация одной из возможностей, заложенных в программе аппарата. Число таких возможностей велико, но всё же конечно: это число всех фотографий, которые можно сделать аппаратом. Хотя, в качестве мысленного эксперимента, можно всё время снимать фотографию одним и тем же или максимально похожим способом, но это неинтересный случай. Такие образы «избыточны»: они не несут никакой новой информации и излишни. В последующем мы не будем учитывать случай избыточной фотографии, ограничив понятие «фотографирования» производством информативных образов. Однако при этом из рамок данного исследования выпадает значительная часть нащелканных снимков.

С каждой (информативной) фотографией фотопрограмма становится беднее на одну возможность, тогда как фотоуниверсум становится богаче на одну реализацию. Фотограф старается исчерпать фотопрограмму, реализуя все ее возможности. Но эта программа богата и труднообозрима. Поэтому фотограф старается отыскать в ней еще не открытые возможности: он берет фотоаппарат, крутит его так и сяк, смотрит в него и через него. Когда он смотрит сквозь аппарат на мир, то не потому, что его интересует мир, но потому, что он ищет новые возможности создания информации и использования фотопрограммы. Его интерес сконцентрирован на аппарате, мир для него только предлог для реализации возможностей аппарата. Короче, он не работает, не хочет изменять мир, а вместо этого ищет информацию.

Такая деятельность сравнима с игрой в шахматы. Шахматист тоже ищет новые возможности в шахматной программе, новые ходы. Так же как он играет фигурами, фотограф играет аппаратом. Фотоаппарат – не орудие труда, а орудие игры, а фотограф – это не рабочий, а игрок: не homo faber, а homo ludens. Только фотограф играет не с орудием игры, а против него. Он внедряется в аппарат, чтобы вывести на свет скрытый в нем замысел. В отличие от окруженного орудиями труда ремесленника и стоящего у машины рабочего, фотограф находится внутри аппарата и тесно связан с ним. Это функция нового типа, при которой человек и не константа, и не переменная величина, человек и аппарат сливаются в единое целое. Поэтому уместно называть фотографа аппаратчиком.

Программа аппарата должна быть достаточно богатой, иначе бы игра быстро прекратилась. Возможности, предоставляемые этой программой, должны превосходить умение аппаратчика их исчерпывать, а значит, компетентность аппарата должна быть выше, чем компетентность его аппаратчика. Никакой правильно запрограммированный фотоаппарат не может быть полностью разгадан ни отдельным фотографом, ни всей совокупностью фотографов. Он – черный ящик.

И именно чернота этого ящика – мотив съемки для фотографов. Фотограф теряет себя в недрах аппарата в поиске возможностей, но всё равно господствует над этим ящиком. Поскольку он знает, чем начинил аппарат (он знает входные данные ящика, input), а также знает, как заставить его выплевывать фотографии (он знает выходные данные, output). Поэтому аппарат делает то, чего хочет от него фотограф, хотя фотограф и не знает, что происходит внутри аппарата. Это характерно для любого аппаратного функционирования: аппаратчик владеет аппаратом благодаря контролю внешней стороны (input и output) и подчиняется ему из-за непрозрачности внутренностей. Иначе говоря, аппаратчик владеет игрой, в которой он не может быть компетентен. Кафка.

Как будет показано далее, программы аппаратов состоят из символов. Поэтому функционировать означает вести игру символами, комбинировать их. Это можно продемонстрировать анахроническим примером: писателя можно рассматривать как аппаратчика аппарата под названием «язык», он играет с символами, содержащимися в программе языка, – со словами, – комбинирует их. Его намерение в том, чтобы исчерпать программу языка и обогатить языковой универсум, литературу. Пример имеет анахронический характер, поскольку язык – не аппарат; он не создавался как симуляция органов тела и во время своего возникновения не опирался ни на какие научные теории. И всё же сегодня язык может быть «аппаратизирован»: текстовый процессор (Word Processor) может заменить писателя. Писатель своей языковой игрой информирует страницы – он печатает на них буквы, – то же самое может сделать и текстовый процессор, и хотя делает он это «автоматически», то есть случайным образом, в перспективе он может создавать такую же информацию, как и писатель.

Но есть аппараты, способные к совершенно другой игре. В то время как писатель и текстовый процессор информируют статически (символы, наносимые ими на страницу, означают конвенциональные звуки), есть аппараты, информирующие динамически: символы, наносимые ими на предметы, означают специфические движения (например, движения какой-то работы), и предметы, информированные таким образом, расшифровывают эти символы и движутся в соответствии с программой. Эти «интеллигентные орудия труда» заменяют работу человека и снимают с него рабочую повинность: с этого момента человек свободен для игры.

Фотоаппарат иллюстрирует эту роботизацию работы и освобождение человека для игры. Фотоаппарат – это интеллигентное орудие труда, так как он создает образы автоматически. Фотограф больше не должен, подобно художнику, концентрироваться на кисти, он может предаться свободной игре с фотокамерой. Работа по печати образов на поверхности, которую необходимо выполнять, происходит теперь автоматически: с инструментальной стороной аппарата «покончено», теперь человек занят только игровой.

Тем самым фотоаппарат содержит две взаимопроникающие программы: одна предписывает аппарату автоматическое изготовление образов, другая позволяет фотографу играть. За ними скрываются другие программы: программа фотоиндустрии, запрограммировавшая фотоаппарат; программа индустриального комплекса, запрограммировавшая фотоиндустрию; программа социоэкономического аппарата, запрограммировавшая индустриальный комплекс, и далее. Конечно, невозможно отыскать «последнюю» программу «последнего» аппарата, так как любая программа нуждается в метапрограмме, которой она программируется. Иерархия программ открыта сверху.

Любая программа – функция некоей метапрограммы, а программисты – аппаратчики этой метапрограммы. Следовательно, не может быть никакого владельца аппаратов в том смысле, что человек программирует аппараты для своих личных целей. Ибо аппараты – это не машины. Фотоаппарат функционирует для фотоиндустрии, последняя – для индустриального комплекса, индустриальный комплекс – для социально-экономического аппарата и далее. Поэтому вопрос о владельце аппарата бессмыслен. Вопрос не в том, кто владеет аппаратом, а в том, кто исчерпывает его программу. И не в последнюю очередь по этой причине мало смысла в обладании аппаратом как предметом.

Действительно, многие аппараты – твердые предметы: фотоаппарат сделан из металла, стекла, пластика и др. Однако не твердость делает их пригодными для игры, так не дерево шахматных фигур и шахматной доски делает игру возможной, а правила, шахматная программа. При покупке фотоаппарата оплачиваются не металл и пластик, а программа, позволяющая аппарату создавать образы, – как и вообще повсеместно твердость, «железо» (hardware), всегда дешевле, чем гибкость, «программное обеспечение» (software), которое всегда дороже. По самому гибкому из аппаратов, например по политическому аппарату, можно судить о том, что характерно для всего постиндустриального общества: ценностью обладает не