Альбер Камю - Творчество и свобода: Статьи, эссе, записные книжки

Философия и эстетика Камю, его литературное творчество — это поиск смысла жизни, поиск того, что содержит в себе основные ценности и идеалы: красоту, добро, истину, справедливость, свободу. Эти ценности и идеалы всегда составляли основу, опору и цель жизнедеятельности человека и общества в целом. Вот почему философия, эстетика и художественное творчество Камю не утрачивают своей актуальности и жизненности.

В критических эссе Камю предстает перед нами как блестящий критик, анализирующий явления искусства посредством самого искусства, вскрывающий в глубинах художественных произведений и в тайнах творчества взлет или падение человечности, антиномии и перипетии гуманизма.

То, что Камю писал о Кафке, кажется, в полной мере приложимо и к нему самому. Кафка заставляет читателя перечитывать написанное им. Камю также. И не потому, что его трудно понять, а потому, что его произведения являют образец высокой художественной литературы, прекрасного литературного стиля, озаренного глубокими мыслями и идеями. Даже давно известное обретает у него новый смысл и новое звучание.

Большая часть толкований творчества Кафки сводилась к оценке социальной критики в его произведениях и отчужденного характера современного капиталистического и социалистического общества. В эссе «Надежда и абсурд в творчестве Кафки» Камю развивает свое понимание не только творчества Кафки, но и всей модернистской литературы вообще, включая творчество экзистенциально настроенных писателей и мыслителей.

Камю усматривает основную трудность Кафки в символическом характере его произведений. Он считает, что самый надежный способ истолкования символических произведений — подходить к ним непредвзято, не стремиться найти в них то, чего нет. Камю принимает правила игры самого Кафки и стремится подходить к истолкованию его произведений скорее со стороны формы, чем содержания, изображения, чем выражения. Символика Кафки, как и любая другая, предполагает наличие мира идей и мира ощущений. В творчестве Кафки эти миры обретают форму обыденной жизни и сверхбытийного беспокойства. В этом Кафка вписывается в традицию экзистенциальной мысли. Его персонажи в жизни (как и в теории философов-экзистенциалистов: Шестова, Хайдеггера, Ясперса и других) постоянно испытывают страх, находятся в состоянии безысходной тревоги, смутно ощущаемой вины, непроницаемой таинственности и неразгаданной тайны.

В романе «Процесс» Йозефа К. обвиняют в преступлении, но до самой смерти, когда его закалывают как собаку, он не знает ни своей вины, ни обвинения. Временами он даже сомневается в существовании самого приговора и живет так, как если бы ничего не произошло. При этом связь романа с повседневностью такова, что чем трагичнее события, тем будничнее и неприметнее тон повествования, что многократно усиливает разрыв и расхождение между трагизмом человеческой жизни и смирением и простотой, с какой эта жизнь воспринимается человеком. И хотя внутренне человек противится трагическому исходу, он не видит в нем ничего необычного и удивляется лишь отсутствию удивления. Трагедия духа разворачивается в сфере конкретного бытия и достигается тем, что с помощью богатой палитры красок передается пустота, а с помощью повседневных поступков — вечные устремления человека.

Роман «Замок» представляется Камю как «теология в действии», как «индивидуальный путь души в поисках благодати», путь человека, вопрошающего предметы потустороннего мира о тайне тайн, ищущего в женщинах дремлющего Бога. В отличие от религии и религиозной философии, стремящихся найти величие в сверхъестественном, Камю находит величие и изначальную абсурдность в человеческом уделе. И здесь трагизм человеческой судьбы выражается через будничность, а абсурд — через логику. Еще древнегреческая трагедия показала, что трагизм неизмеримо усиливается, если судьба человека формируется и завершается логично и естественно, и чем логичнее и естественнее, тем страшнее и ужаснее.

Правда, Камю не согласен именовать судьбой человека лишь то, что его разрушает или сокрушает, поскольку и счастье лишено логики в силу своей неизбежности. Следовательно, главное — видеть связь трагизма с логикой и повседневностью. Коммивояжера Замзу («Превращение») удручает лишь то, что хозяин будет недоволен его отсутствием на работе, а то, что он сам превращается в насекомое, его лишь «немного смущает».

Многие исследователи творчества Кафки считали, что его мир узок и замкнут. Камю показывает, что это не так. Хотя вселенная Кафки не знает прогресса, но он незаметно вводит в нее надежду.

Камю постоянно сравнивает Кафку с Кьеркегором. И у Кьеркегора, и у Кафки истина вступает в противоречие с моралью, но Кафка, кажется, идет дальше, ибо его землемер в романе «Замок» предпринимает последнюю попытку обрести Бога через отрицание, «узнать его не в привычном для нас обличии добра и красоты, а в пустых и уродливых ликах его равнодушия, его несправедливости и ненависти». В конце концов он оказывается еще дальше от намеченной цели, поскольку отказался от морали, логики и истин разума ради безрассудной надежды на божественную благодать. Этот кафкианский мотив будет многократно варьироваться в литературе и искусстве XX века, например в творчестве шведского кинорежиссера Ингмара Бергмана. И чем трагичнее человеческий удел, тем явственнее вступает в свои права надежда. Вот почему Камю не согласен с теми авторами, которые определяли творчество Кафки как «крик отчаяния, не оставляющего человеку никакого прибежища». Наоборот, утверждает Камю, такие писатели, как Кафка, Кьеркегор или Шестов — романисты и философы экзистенциального направления, — завершают свой путь неудержимым криком надежды.

Не случайно у Кафки человек освобожден от бремени жизни — как и во всех религиях. И хотя Кафка ставит проблему абсурда во всей полноте, его творчество не является абсурдным, поскольку оно вводит в мир человека надежду, которая оправдывает страшный, уродливый, обесчеловеченный мир. Во всем этом Камю видит величие и универсальность личности Кафки и его творчества.

В эссе, посвященном Оскару Уайльду, Камю вскрывает противоречия личности художника, его творчества в зависимости от исповедуемых им воззрений. Когда в первом периоде творчества Оскар Уайльд пренебрегал реальной действительностью во имя красоты, то как художник он был, по существу, ничтожен. Попытка превратить свою жизнь в искусство и жить по законам утонченной гармонии была обречена на провал, поскольку искусство без реальной жизни — ничто. «Если искусство — его единственная религия, то он в ней фарисей», — замечает Камю.

Лишь тогда, когда Уайльд был осужден респектабельным обществом и заточен в тюрьму, он начал постигать истинное значение реальной жизни для искусства и художественного творчества. Жалость и сострадание, проявленные к нему со стороны простых арестантов, кажется, пробудили Уайльда от летаргического сна и раскрыли ему глаза на реальность — прекрасную и безобразную, на мир, кишащий противоречиями. Если в «Саломее» и в «Дориане Грее» ничто не созвучно сердцам простых людей, то в «Балладе Редингской тюрьмы», которую Уайльд написал после выхода из заключения, страдания всех униженных и оскорбленных сливаются в общем предсмертном крике, помогая каждому человеку обрести достоинство. А красота, рождающаяся из обломков зла и несправедливости, несет оправдание жизни и людям, придавая сокровенный смысл человеческим деяниям и страданиям. Уайльд после тюрьмы написал только «De profundis» и «Балладу Редингской тюрьмы», но этого было достаточно, чтобы умереть великим художником.

Критический дар Камю проявился и при анализе творчества выдающегося французского писателя — Роже Мартен дю Гара.

Камю полагает, что современная литература развивается в русле традиции Достоевского и Толстого, и причисляет Мартен дю Гара к последователям Толстого. С последним его роднит интерес к живым людям, умение изображать их во плоти, стремление прощать. Мир творчества Мартен дю Гара — это мир сомнения, мир разочарованного и упрямого разума, признающего свое неведение и делающего ставку на человека, чье будущее — он сам.

Камю подчеркивает в Мартен дю Гаре его добросовестность, величайшее трудолюбие, без которых не состоится никакая гениальность, без которых невозможно появление таких шедевров, как «Семья Тибо» — это своеобразное человеческое творение, построенное на века для изучения, поклонения и восхищения, родившееся из неустанных и упрямых поисков психологической правды, выявляющей двойственность человеческой природы.

Камю отмечает исключительную актуальность творчества Мартен дю Гара. Роман «Жан Баруа» он называет «подлинным романом научного века», выражающим надежды и разочарования его современников. Роман раскрывает конфликт веры и науки, попытку заменить традиционную веру верой в науку. В конце концов и эта вера терпит крах, но идеал и метод науки находят в романе истинно художественное воплощение.