Александр Михайлов - Языки культуры

Хипписли,1989: Maksimovic-Ambodik N. M. Emvlemy i simvoly (1788): The first Russian Emblem Book / Ed. by A. Hippisley. Leiden; New York; K0benhavn; Kцln,

1989.

Хоке, 1967: Hocke G. H. Die Welt als Labyrinth: Manier und Manie in der europдischen Kunst: Von 1250 bis 1650 und in der Gegenwart. Hamburg, 1966.

Хоке, 1967: Hocke G. R. Manierismus in der Literatur: Sprach-Alchimie und esoterische Kombinationskunst: Beitrдge zur vergleichenden Literaturgeschichte. Hamburg,

1967.

Холли, 1991: Holly M. A. Wцlfflin and the Imagining of the Baroque // Europдische Barock-Rezeption (см. Гарбер, 1991).

Хофмейстер, 1987: Hoffmeister G. Deutsche und europдische Barockliteratur. Stuttgart, 1987.

Целлер, 1988: Zeller R. Dichter des Barock auf den Spuren von Kratylos: Theorie und Praxis motivierter Sprache im 17. Jahrhundert // Germanisch-Romanische Monatsschrift, 1988. N. F. Bd. 38.

Шарота, 1970: Szarota E. M. Lohensteins A minius als Zeitroman: Sichtweisen des Spдtbarock. Bern; Mьnchen, 1970.

Швейцер, 1972: Schweitzer N. R. The Ut pictura poesis: Controversy in Eighteenth- Century England and Germany. Bern; Frankfurt a. M., 1972.

Шене, 1968/1: Schцne A. Emblematik und Drama im Zeitalter des Barock. Mьnchen,

1968.

Шене, 1968/2: Schцne A. Das Zeitalter des Barock: Texte und Zeugnisse. Mьnchen, 1968.

Шефер, 1982: Schдfer W. A. Johann Michael Moscherosch: Staatsmann, Satiriker und Pдdagoge im Barockzeitalter. Mьnchen, 1982.

Шефер, 1992: Schдfer W. A. Moral und Satire: Konturen oberrheinischer Literatur des 17. Jahrhunderts. Tьbingen, 1992.

Шефтсбери, 1976: Шефтсбери. Эстетические опыты. М., 1976.

Шиллинг, 1979: Schilling М. Imagines Mundi: Metaphorische Darstellungen der Welt in der Emblematik. Frankfurt a. M.; Bern; Cirencester, 1979.

Шиллинг, 1991: Schilling M. Rez.: I. Hцpel, Emblem und Sinnbild [1987] // Intern. Archiv fьr Sozialgeschichte der deutschen Literatur, 1991. Bd. 16/1.

Шмидт-Биггеман, 1983: Schmidt-Biggemann W. Topica universalis: Eine Modellgeschichte humanistischer und barocker Wissenschaft. Hamburg, 1983.

Шмитц-Эманс, 1991: Schmitz-Emans M. Schrift als Aufhebung der Zeit: Zu Formen der Temporalreflexion in visueller Poesie und ihren spekulativen Voraussetzungen // Arcadia, 1991. Bd. 26.

Шольц, 1974: Scholtz G. Geschichte. Historie // Historisches Wцrterbuch der Philosophie. Bd. 3. Basel, 1974.

Шольц, 1982: Scholz B. F. Reading Emblematic Pictures // Komparatistische Hefte. Bayreuth, 1982. H. 5–6.

Шольц, 1987/1: Scholz В. F. «Libellum composui epigrammata, cui titulum feci Emblemata»: Alciatus’s Use of the Expression «Emblemata» once again // Emblema- tica. 1987. Vol. 1,№ 2.

Шольц, 1987/2: Scholz В. F. Literarischer Kanon und literarisches System: Ьberlegungen zur Komplementaritдt zweier literaturwissenschaftlicher Begriffe anhand der Kanonisierung von Andrea Alciatos «Emblematum liber» (1531) // Literarische Kanonbildung in der Romania. Rheinfelden, 1987.

Шольц, 1988: Scholz B. F. Das Emblem als Texisorte und als Genre: Ьberlegungen zur Gattungsbestimmung des Emblems // Zur Terminologie der Literaturwissenschaft: Akten des IX. Germanistischen Symposions der Deutschen Forschungsgemeinschaft. Wьrzburg, 1986.

Шольц, 1992: Scholz B. F. Emblematik: Entstehung und Erscheinungsweisen // Literatur und bildende Kunst. Ein Handbuch zur Theorie und Praxis eines komparatistischen Grenzgebietes. B., 1992.

Шпривальд, 1984: Spriewald I. Die Anwaltschaft fьr den Mehschen im Roman bei Zesen und Grimmelshausen // Studien zur deutschen Literatur des 17. Jahrhunderts.

; Weimar, 1984.

Штреллер, 1957: Streller S. Grimmelshausens Simplicianische Schrifter. В., 1957.

Эрнст, 1990: Emst U. Labyrinthe aus Lettern: Visuelle Poesie als Konstante europдischer Literatur//Text und Bild, Bild und Text. Stuttgart, 1990.

Эрнст, 1991: Emst U. Carmen figuratum: Geschichte des Figurengedichts von den antiken Ursprьngen bis zum Ausgang des Mittelalters. Kцln; Weimar; Wien, 1991.

Эрнст, 1992: Ernst U. Die Entwicklung der optischen Poesie in Antike, Mittelalter und Neuzeit // Literatur und bildende Kunst: Ein Handbuch zur Theorie und Praxis eines komparatistischen Grenzgebietes. B., 1992.

Юргенсен, 1990: Jurgensen R. Die deutschen Ьbersetzungen der «Astree» des Honore d’Urfй. Tьbingen, 1990.

Яуман, 1976: Jaumann H. Die Entstehung der literarhistorischen Barockkategorie und die Frьhphase der Barockumwertung: Ein begriffsgeschichtliches Resьmee//Archiv fьr Begriffsgeschichte, 1976. Bd. 20.

Яуман, 1991: Jaumann H. Der Barockbegriff in der nichtwissenschaftlichen Literatur- ьnd Kunstpublizistik um 1900 // Europдische Barock-Rezeption (см. Гарбер, 1991).

Из истории характера

Речь пойдет о характере, точнее, о тех изменениях в осмыслении характера, которые заслоняются неизменностью самого слова «характер». Последнее весьма обычно в европейских языках, употребляется в обыденной речи и входит в язык науки. Поэтому теперь не так-то легко отдать себе отчет в том, что непосредственно понятный смысл этого слова, столь укоренившийся в общем сознании, сложился в итоге самого радикального его переосмысления, а такое переосмысление, видимо, совершилось в связи с теми глубинными переменами, какие претерпел сам взгляд людей определенного типа культуры на мир, вообще на все то, что становится предметом их осмысления {а это и есть, собственно, «все» — все, с чем они приходят в связь, т. е. вся совокупность их жизненных отношений).

Прежде чем, однако, прямо говорить о характере, следует начать с некоторых замечаний об истории, об историческом движении. Можно представить себе в качестве исходной посылки для дальнейшего, что люди погружены в то, что мы могли бы назвать мифосемиотическим совершением. Такому совершению, или процессу, видимо, присущи три неотрывных друг от друга аспекта или ракурса.

Одна его особенность — в том, что основания всего этого процесса (его «почему», «откуда» и «куда» и т. д.) неизвестны людям в каждый отдельный исторический период; многое (но не все) становится ясным спустя время, задним числом. Люди как бы движутся в таком пространстве, где почти все скрыто от них туманом, или в таком коридоре, где им почти не видно стен.

Другая его особенность, или сторона, — в предначертанности этого совершения, в той предначертанности, с которой разворачивается происходящее. Это создает впечатление закономерности, целенаправленности, стало быть, осмысленности процесса. Здесь как бы logos, свернутый смысл, расходится в mythos, в повествование, — разворачивается изначально заданный логос. Мы можем разбирать известные параметры процесса, контуры пространства. Весьма естественно ощущать дело так, что мы все время касаемся такого смыслового процесса, в котором есть своя связь и в котором этой связью объединено огромное множество значимых моментов.

Третья особенность, или сторона, — в том, что совершение, совершающееся, все время осмысляется, но (сообразно с первой и второй особенностями-аспектами процесса) никогда не бывает и не может быть осмыслено прямо, непосредственно, а всегда осмысляется лишь косвенно, опосредованно, через иное — иносказательно. Иначе говоря, те представления о совершающемся, какие приобретают люди, указывают на происходящее, суть которого не осмысляется как таковое, «в себе». Тогда эти представления суть указания, намеки, знаки или, как часто говорят, символы; однако это последнее слово не слишком пригодно — оно чрезмерно обязывающе, оно отвлекает внимание на самого себя. Причиной этого служит то, что слово «символ», как обработано оно в европейской традиции, предполагает чувственную воплощенность смысла (откуда такая настоятельность его бытия для себя) — в противоположность абстрактности понятия и большей отвлеченности даже аллегории. Но и абстрактное понятие может выступать как то, в чем осмысляется исторически совершающееся.

Среди всяких знаков, в которых осмысляется совершающееся, особое место занимают представления или понятия внутреннего и внешнего. Это знаки, на основе которых и как бы на фоне которых происходит многое в мифосемиотическом совершении.

Сами эти представления или понятия, само их отношение не неизменны, и мы, например, не вправе утверждать, что они вообще отвлеченны, а их отношение абстрактно (отношение абсолютной противоположности). Они исторически меняются в своем осмыслении вместе со всем тем, что приходит с ними в связь; они соосмысляются со всем этим.

Так, все видимое, к примеру, может постигаться как поверхность, в которой и через которую выходит наружу и становится доступной чувствам сущность; сущность понимается тогда как внутреннее — как сущность вещи или, обще, как сущность творящего видимое начала, вещь же — как образ и облик своей сущности, все видимое — как грань невидимого. Разрушая вещь, разбивая камень или разминая в руках комок земли, мы не находим никакой сущности и видим, осязаем лишь новые поверхности, все снова находим лишь внешнее. Невидимое невидимо по своей сущности, и тем не менее оно так или иначе является во внешнем, обнаруживается во внешнем через доступную нам видимую поверхность вещей. Видимое и невидимое соосмысляются вместе с внешним и внутренним.

К тому, с чем мы постепенно встречаемся, относится и человек. И в нем мы тоже оказываемся в связи с внешним и внутренним, видимым и невидимым. Среди всего сотворенного видимого и невидимого человек относится к видимому — в отличие, например, от ангелов или бесов, которым, чтобы явить себя нам, необходимо обнаружить себя в видимом — в действии или приняв плоть. Но и у человека наряду с видимым — лицом, телом — есть невидимое, сущность, которую можно, например, называть душой. Можно представлять себе дело так, что тело человека смертно и обращается в землю после его смерти, тогда как его душа бессмертна и вечна. Если сущность вещи не становится доступнее оттого, что вещь разрушена и то, что было внутри ее, обнажено, — на самом деле «внутри» не было ничего такого, что не делалось бы внеш-

ним по мере своего обнажения, — так тем более исчезает для нас душа, если тело человека подвергается разъятию и разрушению. В том видимом, что свойственно человеку, неизменно скрывается от нас его невидимое — душа или, быть может, нравственный облик человека, как ни называй это невидимое.

Все, однако, что могли бы мы сказать о внешнем и внутреннем, о видимом и невидимом, само неизбежно оказывается в мифосемиотическом процессе — со всеми присущими ему аспектами. Так, все, что вообще говорилось по поводу видимого образа человека, его целостного облика, его души и тела и их связи, — все это занимает свое положенное место в этом процессе.