Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг. - Элиас Лённрот

в Ухтуа и своими лекарст­вами, мне дарили медные колечки и другие подобные предметы, которые я до сих пор храню. Я повстречал здесь женщину лет тридцати родом из Финляндии, из прихода Рауталампи. Ее звали Анни. Девять лет тому назад она прибыла в эту деревню. Рассказ о ее судьбе, который я услышал, мог бы послужить материалом для целого романа. Попытаюсь коротко описать, что с ней произо­шло. Два ухтинских коробейника по пути в южную Фин­ляндию остановились в Рауталампи в доме, где Анни была служанкой. Один из них все поглядывал на нее, но, так и не сказав ничего, утром отправился дальше. Весной, воз­вращаясь с побережья, он снова пришел в эту деревню. Войдя в избу и увидев девушку, сидящую за прялкой око­ло печи, он бросился обнимать ее и сказал: «Больше мы никогда не расстанемся. С той поры, как я осенью ушел отсюда, я из-за тебя лишился сна». И он предложил ей поехать вместе с ним в Россию и там обвенчаться. Девушка вначале ни в какую не соглашалась, но когда парень сказал, что иначе он не уйдет из дома, она усту­пила. Кое-какие небольшие подарки, которые коробейник поднес родственникам девушки, склонили и их к этому. Так и пришлось Анни последовать за ним. «Первым де­лом, прибыв сюда, мы пошли к попу, тот окрестил меня в другую веру и обвенчал нас». Она вынесла показать мне богато расшитую бумазейную юбку, подаренную мужем по этому случаю. «Но вскоре я узнала, что муж мой еще раньше был обручен с другой девушкой, живущей в этой же деревне, — и она назвала имя женщины, которую я, оказывается, накануне видел. — Та начала всячески приманивать к себе моего мужа, но это ей долго не уда­валось. В конце концов она заворожила его, он совсем перестал обращать на меня внимание и был только с нею. Видя, что никаких изменений к лучшему не ожидается, я решилась поехать в Кемь и заявить об этом исправнику. Было расследование, которое кончилось тем, что мужа моего взяли в солдаты, так что мы обе остались ни с чем». Меня тронула ее судьба тем более, что она была родом из знакомых мне мест в Финляндии. Теперь у нее было двое детей, мальчик и девочка. Она бы с радостью вернулась в родные места, но ей нельзя было брать с собой мальчика, родившегося в России. И по языку, и по обли­ку Анни настолько походила на остальных женщин этого края, что я ни за что не догадался бы, что она нездешняя.

Прежде чем покинуть Ухтуа, хочу остановиться на ис­тории этой большой зажиточной деревни: при правлении Карла XII во времена Северной войны деревня была уни­чтожена дотла. В здешних краях эту войну называют «суконной», а также «грабительской войной». Первое на­звание произошло от того, что тогдашний фискал из Кая­ни конфисковал у русских сукно, что и явилось поводом к жестокой войне в этих пограничных краях. До той поры здесь жили в мире и поддерживали хорошие добрососед­ские отношения, тогда как в других местах шла война. Но после конфискации и здесь все изменилось. Второе на­звание указывает на грабительские набеги, которые и сде­лали эту войну печально известной. Мы привыкли давать односторонние оценки и содрогаться от ужаса, читая о разорениях, совершенных неприятелем на нашей земле, зачастую забывая о том, что наши земляки действовали ничуть не милосерднее и не человечнее, стоило им оказать­ся за рубежом, на вражеской земле. Жуткие истории о бесчинствах врагов рассказывают наши старики: о мла­денцах, заколотых в колыбели, об изнасилованных жен­щинах, о людях, сожженных заживо либо как-то иначе замученных до смерти в то злополучное время, — подобное же старики здешних мест рассказывают о действиях на­ших соотечественников. В ту пору некая группа финских крестьян пересекла границу, грабила и жгла все вокруг и в волости Вуоккиниеми, и в соседних волостях и сожгла Ухтуа. Потом, говорят, деревня пустовала, а первый жи­тель якобы пришел из Финляндии из прихода Кианта гу­бернии Каяни. Если это правда, пусть она будет подтвер­ждением того, насколько война опустошила этот край, коли на эти плодородные места, поля и нивы, располо­женные к тому же на берегу богатого рыбой озера — что тоже было немаловажно при выборе места для поселе­ния, — не нашлось человека ближе, чем из Кианта, до ко­торого отсюда не менее двенадцати миль. Мне так и не удалось выяснить, кто же возглавлял тот финский поход. В Кухмо и Репола еще помнят наиболее известных глава­рей времен «суконной войны». На финской стороне про­славился Олли Кяхкёнен, а на русской — некий крестья­нин по имени Большой Петри. Рассказам об их подвигах нет конца, поэтому оставим все это до следующего раза, а теперь — снова в путь.

Из Ухтуа я вернулся в Ювялахти, где пробыл очень не­долго, так как мне удалось отыскать там лишь одного рунопевца, да и то весьма посредственного. Я не мог посе­тить богатого крестьянина Дмитрея, потому что жил он в миле от деревни, около порога Энонсуу, разделяющего Верхнее и Среднее озера Куйтти. Этот Дмитрей — несом­ненно, самый богатый человек в волости Вуоккиниеми. Его собственность оценивали в шестьдесят, а то и в сто тысяч рублей. Такой богач сам уже не ездил торговать, а извле­кал из своих денег прибыль иным путем. Он закупал сначала различные товары, которые затем продавал за деньги либо давал в долг несостоятельным односельчанам. Кроме того, бывая на ярмарках и скупая товары в одном месте, он перевозил их и продавал в другом. К тому же он давал под большие проценты в долг деньги начинающим предпринимателям. Я слышал, что ему платят даже по двадцать пять — тридцать процентов за сотню, в зависи­мости от того, каким доверием пользуется получатель ссуды. Разбогател Дмитрей, говорят, на торговле рыбой. В местах, где он живет, рыба водится в изобилии, отсюда и хорошие уловы из года в год.

Из Ювялахти я отправился в село Вуоккиниеми. Зашел в дом Липпонена, с сыновьями которого уже был знаком. Здесь мне сразу же предложили чаю. На следующий день я ходил в ближайшие дома и записывал руны. Меня, в частности, привели в один довольно бедный с виду дом, хозяйка которого, по словам моего провожатого, знала немало хороших рун. Но я никак не мог уговорить ее петь, она отговаривалась тем, что во время поста грех занимать­ся таким пустым делом. Мужчина, сопровождавший меня, сказал, что с самого начала сомневался, согласится ли она, потому что она относится к другой вере.