Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий - Ирина Захаровна Белобровцева

в 4 томах. СПб.: Изд. Брокгауза-Ефрона, 1902–1904. Однако сведения о Шиллере и Канте взяты Булгаковым из словаря Брокгауза и Ефрона, где в главе «Бог» говорится следующее: «Шиллер говорит, что Кант проповедует нравственность, пригодную только для рабов».

Штраус —

Давид Фридрих Штраус (1808–1874) — немецкий теолог, создатель труда «Жизнь Иисуса» (на русском языке издан в 1907 г.). Считал Христа реальным историческим лицом, однако большую часть сведений, приводимых евангелистами, определял как мифотворчество, порожденное мессианскими чаяниями. Неизвестно, какие именно высказывания о Канте, к которому Штраус относился уважительно, имеет в виду Булгаков. Скорее всего, он руководствовался той же статьей «Бог» из словаря Брокгауза и Ефрона: «Штраус насмешливо замечает, что Кант в своей системе, по духу противной теизму, пристроил комнатку, где бы поместить Б(ога)» (1893).

В библиотеке писателя было издание: Штраус Д.Ф. Жизнь Иисуса: В двух книгах. Лейпциг, СПб., 1907.

…года на три в Соловки —

имеется в виду группа Соловецких островов, находящихся в Белом море. Именно на Соловецком острове с XV в. существовал монастырь, ставший крупным религиозным центром на севере России. В XVII в. монастырь был центром раскола. В сталинскую эпоху там находился «Соловецкий лагерь особого назначения» (СЛОН), в котором отбывала заключение научная и художественная интеллигенция (будущий академик Д.С. Лихачев, известный религиозный мыслитель П. Флоренский и др.). Именно сюда готов отправить иностранного профессора пролетарский поэт Иван Бездомный (в это время на Соловках отбывало наказание множество иностранцев и более 400 священнослужителей). В настоящее время Соловецкий монастырь с его соборами, церквями и палатами — известный историко-архитектурный заповедник.

Реплика Ивана о Соловках могла иметь и скрытый полемический смысл в этическом строе романа: категорический императив, или нравственный закон Канта, долженствующий всегда и везде действовать с абсолютной необходимостью, был абсолютной нелепицей в пространстве Соловецкого лагеря (см.: Туровская 2002).

сам человек и управляет —

ответ Бездомного почти автоматичен и полностью отвечает пафосу эпохи строительства рая на земле, идеального человеческого общества вне Бога. Интересен приведенный Г. Лесскисом отрывок из Маяковского — почти калька высказывания Бездомного:

«<…> нам

не бог начертал бег <…>

миром правит сам человек».

(Лесскис 1999: 261)

оказывается вдруг лежащим в деревянном ящике —

отсылка к рассказу И. Бунина «Господин из Сан-Франциско» (указано Л.М. Яновской), которого Булгаков не раз цитировал в своих произведениях (ср., напр., «Белую гвардию», где этот рассказ читает Елена Турбина).

— У вас разные, что ли, есть? —

реплика перекликается со сценой в погребке Ауэрбаха из «Фауста» Гете:

Мефистофель. Какого же вина отведать вам угодно?

Фрош. Что за вопрос? Иль много их у вас? (отмечено Л.М. Яновской).

«Наша марка» —

известный сорт папирос в 1920-е гг.

бриллиантовый треугольник на портсигаре

треугольник — важный элемент магических ритуалов, символизирующий власть над душами. Подчеркнутое неопределенное расположение треугольника на портсигаре (треугольник острием вверх означает добро, острием вниз — зло) оттеняет необычность, двойственность фигуры Воланда, Князя тьмы, который, однако, не творит зла. Это вполне согласуется и с эпиграфом к роману. Наличие треугольника дало исследователям основание высказать предположение о возможном отношении этого атрибута Воланда к масонству.

В ранних редакциях на этом «колоссальных размеров золотом портсигаре» была буква «W» из крупных алмазов или «бриллиантовая буква» «F», в которой Л.М. Яновская увидела монограмму немецкого Faland, взятого, по ее предположению, из комментария к «Фаусту» (Яновская 1992: 69–70).

Прямо причастен сатанинскому миру и другой обладатель золотого портсигара — герой булгаковского «Блаженства» (1933–1934), Народный Комиссар Изобретений из 2222 года.

человек смертен <…> иногда внезапно смертен —

мотив смерти в таком ракурсе открывает ряд сопутствующих философских вопросов, затронутых в дальнейшем (смертность и небытие; от кого зависит «ниточка» жизни; был ли мертв Берлиоз, когда ему отрезали голову, — ведь на балу у сатаны на его мертвом лице открылись «живые, полные мысли и страдания глаза» (5, 265); что стоит за символическим тостом Воланда — «радостно <…> выпить за бытие» из чаши, в которую превращен воинствующий идеолог атеизма, и пр.). Словом, Булгаков постоянно навязывает «какую-то нелепую постановку вопроса», подразумевающую игру смыслами, архетипами, переосмысление известной образности и смысло-творчество, обеспечивающее прорыв в трансцендентное.

Кирпич ни с того ни с сего <…> никому и никогда на голову не свалится —

Воланд заявляет о себе как о строгом детерминисте. Однако сам он в любой момент может стать «причиной» какой-либо «случайности». Комментируемая фраза — заявка на еще один философский вопрос, обыгрываемый в разных вариантах на страницах МиМ. Один из возможных источников рассуждения Берлиоза — «…если на Бронной мне свалится на голову кирпич» (5, 16), на которое отвечает Воланд (конечно, помимо житейской поговорки), — доклад А. Блока «О современном состоянии русского символизма»: «Это — гибель от „играющего случая“ <…> в глухом переулке, с неизвестного дома срывается прямо на голову тяжелый кирпич» (Блок 1962: 436), опубликованный впервые в журнале «Аполлон» (1910, № 8) и отдельной брошюрой в 1921 г. издательством «Алконост».

Примечательно, что предположение Берлиоза о падении кирпича на голову именно… «на Бронной улице», переключает сцену в иронический регистр.

Интересно и другое: ситуация обыгрывания категории «случайности» демонстрирует характерную особенность булгаковского подхода: философские проблемы, как правило, лишь «ставятся» и, отзвучав в краткой афористической формуле, перебрасываются на сюжетные коллизии, «разыгрываясь» в разных сценах и эпизодах, обнаруживая свою драматургическую природу.

Раз, два, Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть — несчастье… вечер семь… —

известно, что Булгаков, стремясь к максимальной «медицинской» точности, консультировался с психиатрами во время работы над сценами в клинике Стравинского. У нас нет свидетельств аналогичных консультаций с каким-либо астрологом или занятий писателя этой сферой человеческой деятельности, если не считать наблюдений за луной в разные моменты работы над МиМ и интереса к предсказателям типа Якова Брюса или Нострадамуса.

Положение астрологии в эпоху, исключающую всякую тайну бытия, — положение лженауки, которая тем не менее использовалась режимом. К услугам астрологов прибегал и «чудесный грузин» из Кремля. Многим была известна история со знаменитым Гурджиевым, который «подправил» гороскоп вождя. О проникновении астрологии в повседневный быт 1920—1930-х гг. по понятным причинам сведений практически нет.

Предшествующая традиция знала примеры использования астрологии в художественном тексте. Булгакову был известен подобный случай: в «Серебряном голубе» А. Белого несколько выправленный гороскоп автора выступал в роли гороскопа героя и сопровождался пространным комментарием со ссылками на эзотерические источники. Астрологический «код» у Булгакова, появляясь еще в «Копыте инженера», значительно аскетичнее, лишен сопутствующих пояснений и уже в ранней редакции означает приговор Берлиозу: «Вы будете четвертованы» (Булгаков 1992: 236). Разновидность формулы: «Раз… Меркурий во втором доме… ушла Луна… шесть — несчастье, вечер семь… Вам отрежут голову!» была представлена в варианте «Князь