Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади - Борис Николаевич Тихомиров

этом выступлении критик В. В. Стасов, — Лист играл „Conzertstück“ Вебера и Бетховена „Sonata quasi una Fantasia“. <…> Это была та самая драматическая музыка, о которой мы с Серовым в те времена больше всего мечтали». Характеризуя сонату Бетховена, он писал: «…в первой части — мечтательная кроткая любовь и состояние духа, по временам исполненное мрачными предчувствиями, дальше, во второй части, (scherzo) изображено состояние духа более покойное, даже игривое — надежда возрождается; наконец в третьей части бушует отчаяние, ревность, и всё кончается ударом кинжала»[264]. «В данном случае не столь существенно, — комментирует приведенные строки А. А. Гозенпуд, — отвечает ли эта программа замыслу Бетховена, важно то, что интерпретация Листом музыки могла подсказать подобную драматическую трактовку»[265].

Впечатления от внешности и игры Листа зафиксировал в своем дневнике литератор А. В. Никитенко, побывавший в эти дни на одном из его концертов. «Наружность Листа очень оригинальна. У него тонкие черты лица; он худ и бледен; длинные светло-русые волосы стелются у него по плечам. Когда он играет, физиономия его оживляется и буквально делается горящею». «Какая сила и какой огонь в его игре! Инструмент под его пальцами исчезает. Он переносит вас всецело в мир звуков, где он безграничный властелин. Каждый звук, который он извлекает из инструмента, — или мысль, или чувство. Нет, я не слыхал ничего подобного! Далее в музыке, кажется, нельзя идти»[266]. Именно такого Листа видел и слышал в 1842 г. Достоевский.

Следующий сольный концерт Ф. Листа в зале г-жи Энгельгардт состоялся 28 апреля, но двумя днями ранее в этом же зале венгерский музыкант принял участие в драматическо-музыкальном вечере парижской артистки Валери-Мира, которая выступала в двух спектаклях французской труппы Михайловского театра. В антракте между пьесами, сообщала «Северная пчела», «мы услышим пение госпож Даморо-Чинти и К. Фалькон и игру несравненного Листа»[267]. Лист «угостил» в своем выступлении публику «прелестною фантазиею на мазурку и полакку (полонез. — Б. Т.) из „Пуритан“ (В. Беллини. — Б. Т.), обильною невыразимыми переливами бриллиантов и мельчайшего жемчуга, изукрашивающими его неподражаемую игру…»[268].

Очередное выступление Ф. Листа в зале Энгельгардт первоначально было назначено на 4 мая, но затем перенесено на 5-е. Это был последний сольный концерт, но отнюдь не последнее выступление пианиста в зале на Невском проспекте. 12 мая Лист принял здесь участие в концерте флейтиста Жозефа Гилью, музыкальное утро которого было «украшено сверх того, — как сообщали газеты, — пением госпож Даморо-Чинти и К. Фалькон, г-на Ричарди и игрою на кларнете г-на Бласа». Лист исполнял в этом концерте септуор И. Н. Гуммеля и «Большой хроматический галоп» собственного сочинения.[269] Посещали ли Достоевский с Ризенкампфом только сольные концерты гениального пианиста или старались не пропускать все концерты с его участием, выяснить уже невозможно.

Т. Хосеман. На концерте Ф. Листа. Литография. 1842

Барон А. Е. Ризенкампф вспоминает, что в следующем, 1843 г., во время Великого поста Достоевский также посещал «концерты вновь прибывшего Листа, знаменитого тенора Рубини и кларнетиста Блаза»[270]. Если во время гастролей 1842 г. Ференц Лист выступал главным образом в зале Дворянского собрания, то в 1843 г., пробыв в Петербурге всего лишь неделю, с 11 по 18 апреля, он дал единственный сольный концерт в зале Энгельгардт, который состоялся 14 апреля. «У нас встретили Листа в нынешний раз с еще большим энтусиасмом, нежели в прошедшем году, потому что его уже знали и все еще помнили минуты неземного наслаждения, доставляемого его игрою, — писал газетный обозреватель. — Он начал концерт своей увертюрой из Фрейшюца, которую исполнил сверхъестественным образом. Затем мы восхищались фантазиею на мотивы из Sonnambula, а потом этюдами Шопена, по нашему мнению разыгранными им с наибольшим чувством и выразительностью. Остальные пьесы концерта были мелодии, Венгерский марш и воспоминания из „Лукреции Борджии“»[271]. Поскольку это был единственный концерт Листа в данный приезд в Петербург, то, благодаря свидетельству барона Ризенкампфа, можно утверждать наверняка, что Достоевский присутствовал и в этот раз на выступлении венгерского музыканта в зале у Казанского моста.

Наряду с Листом и Рубини (который давал в этот приезд концерты в Дворянском собрании) Ризенкампф упоминает и концерты кларнетиста А.-И. Блаза. В «Летописи жизни и творчества Ф. М. Достоевского» утверждается, что это ошибка памяти мемуариста, и приводятся даты концертов Блаза в 1842 г.[272] Однако знаменитый бельгийский кларнетист концертировал в Петербурге как в 1842-м, так и в 1843 гг. В частности, 30 января 1843 г. в газете «Северная пчела» был напечатан анонс: «Завтра, в воскресенье, 31 января, г<-н> И<осиф> Блас, первый кларнетист Е<го> В<еличества> Короля Бельгийского, дает, в зале г-жи Энгельгардт, утренний концерт. Начало в 2 часа пополудни. Билеты по 10 р. асс.»[273]. Значит, свидетельство барона Ризенкампфа достоверно и Достоевский действительно посещал концерты И. Блаза, как и сообщает его друг, в 1843 г. Некоторые из них, как следует из приведенного объявления, также проходили в зале Энгельгардт. В феврале 1843 г. на одном из концертов бельгийского кларнетиста побывал уже упомянутый А. В. Никитенко, записавший в своем дневнике: «Был в концерте. Блаз играл на кларнете. Удивительный талант! Удивительное искусство! Не знаю, из сердца ли берет он прекрасные свои звуки, или они только торжество техники, во всяком случае — эффект поразительный»[274].

Любопытен и отзыв об И. Блазе, данный в «Литературной газете» Федором Кони (отцом знаменитого юриста), который считал, что «главное достоинство его — это живописность музыкальная, тут он настоящий Клод Лоррен. Его замирающее эхо, его переливы вод, его щебетанье птиц и песни — верх искусства музыкальной живописи, так ярок, свеж и верен колорит»[275]. В 1860-е гг., после того как он побывал в Дрезденской картинной галерее, Достоевский, очень ценил пейзажи К. Лоррена. Образная характеристика игры бельгийского кларнетиста, предложенная Ф. А. Кони, позволяет предположить, что и творчество И. Блаза должно было быть ему весьма близким.

Для вящей точности можно дополнительно указать, что все три названных бароном Ризенкампфом музыканта выступали в зале на Невском проспекте в сборном концерте, который состоялся 23 мая (когда Лист возвратился в Петербург после московских гастролей). Накануне в «Северной пчеле» было помещено следующее объявление: «Завтра, в воскресенье, 23 мая, г-жою Элизою Мерти дано будет, в зале г-жи Энгельгардт, Музыкальное утро, в котором будут участвовать гг. Рубини, Лист, Блас и Нигри. Начало в 2 часа пополудни. Билеты по 10 р. асс<игнациями>»[276]. Однако у Достоевского вновь в это время ответственнейшая пора: полным ходом идут выпускные экзамены в Главном инженерном училище, теперь уже из офицерских классов. А с другой стороны, Ризенкампф вполне