Любовь и Западный мир - Дени де Ружмон

приют, и в этом смысле всякая необходимость для нее в протестантизме отсутствовала. Другое дело, что протестантизм пробудил свои дремлющие манихейские потенции, которые выплеснулись в ужасы анабаптистского движения. Вместе с тем, сам протестантизм с его призывом к возвращению в Церкви простоты апостольских времен уже оказывался сокрушительным ударом по Страсти: ее воздействие теперь ограничивалось только римско-католическими странами, а победное шествие «нового» католицизма в Европе и мире прекратилось. Однако, оставив себе плацдарм в религиозных орденах мистического и созерцательного характера, Страсть устремилась уже по светским каналам завоевывать христианское общество посредством литературы и искусства, что блестяще отражено в книге «Любовь и Западный мир». Сын протестантского пастора Дени де Ружмон как бы ухватил за хвост это движение необузданной страсти, доведя его до нашего времени: между строк и в подтексте его произведения мы интуитивно ощущаем, что он вновь опьянен воздействием пластичного страстного феномена и охвачен его воодушевлением, либо его опять посещает протестантская трезвость, позволяющая правильно расставить акценты по содержанию и сделать важные аллюзии, используя которые, мы приходим к соответствующим выводам.

Роман, романс, романика и романтика

Нам необходимо уяснить, что Дени де Ружмон рассматривает миф о Тристане и Изольде, как основополагающее сказание Страсти, не просто в его развитии, но в своеобразном круговороте – достижении пика с последующим нисхождением. Если, согласившись с автором, принять за самое большое восхождение мифа время от XII-го по XIII-е столетия, то дальнейшая эпоха окажется периодом его инволюции, если угодно энтропии, постепенного угасания, правда, чреватого разного рода неожиданностями или даже пароксизмами в области культуры, литературы и искусства. Сама по себе энтропия предполагает профанацию и десакрализацию священного сюжета, и он, искажаясь и вырождаясь вплоть до комиксов, становится непременным фактом цивилизации. Именно об этом и повествует книга Дени де Ружмона «Любовь и Западный мир».

Ныне литературный жанр романа столь же непреложный факт нашей европейской христианской цивилизации, сколь и космический корабль или телевидение, каким бы оно ни было. Но кто из нас может представить, что роман нехристианского происхождения, хотя появился в христианской стране и в уже пресловутом XII-м столетии. Дело в том, что произведения в этом жанре писались изначально писались на романском языке (старофранцузское слово romaniz от позднелатинского romanice – на романском языке). Собственно, романский язык в ту пору был в ходу в Провансе и на Юге Франции и служил для катаров и трубадуров своего рода литургическим языком, являясь предшествующей формой провансальского языка. Французский драматург и филолог, член французской академии Франсуа Жюст Мари Ренуар (1761–1836), исследовавший творчество трубадуров, считал романский язык основой современного французского, но его гипотеза не вызвала поддержки со стороны французских ученых и эрудитов. Но Ренуар (Райнуар) естественно видел в трубадурах правоверных католиков, вряд ли связанных с манихейско-катарской ересью. Сюда же должно отнести и песенный жанр романса, короткий музыкальный вариант романа как повествования о Страсти, используемый бродячими жонглерами, вагантами и цыганами для своих выступлений (романсеро – по-испански сборник романсов, песенник).

Теперь несколько слов о происхождении термина романтизм. В обратном переводе на латынь роман назывался liber romanticus, откуда в европейских языках и взялось прилагательное «романтический»: до конца XVIII-го столетия оно означало «присущий романам», а немногим позднее дало название романтизму как литературному направлению. Вот почему, во избежание путаницы и для обозначения того, что относится к средневековым, ренессансным и предромантическим романам, мы ввели понятие романический и обобщающий их концепт – Романика.

Итак, роман, во времена господства Римско-католической церкви являясь зашифрованным повествованием о манихейской Страсти и ее аскезе, разносимым бродячими еретиками, в последующие времена профанировался, послужив прямым каналом для воздействия Страсти на образованные сословия ренессансной и пост-ренессансной эпохи.

Что же касается романтизма, то Дени де Ружмон считает его отголоском, если угодно, отражением через века литературы и искусства XII–XIII-го столетий, связанного с катарами и трубадурами. Конечно, в определенном смысле романтизм есть восстановление прав прежней манихейской Страсти, но уже в смягченном трансформированном виде. Но если катарство и трубадуры являлись полноценным религиозным движением, хотя подчас и скрываемым в недрах официального христианства, то романтизм, смутно помня свое происхождение, лишь притязал на квази-религиозность. В этой связи интересно то, что немецкие романтики не просто интересовались и увлекались католицизмом, но и переходили в римско-католическое исповедание. Очевидно, что романтизму было тесно в рамках евангелическо-лютеранского пиетизма. Романтиков не просто тянуло к более универсальной церковной организации: скорее всего, они по наитию ощущали связь с такими католическими организациями, как францисканский орден, произошедший по сути от патаренов, духовность которого неоднократно рассматривалась исследователями в качестве мистического пантеизма, что сродни романтическому мировоззрению. Но романтизм ушел, став провозвестником социально-политических потрясений Европы в первой половине XIX-го столетия. Страсть и Ночь ярко проявили себя в нем, перейдя затем в иные формы литературы и искусства…

Флаг Боснии и Герцеговины

Итак, Дени де Ружмон рассматривает всю историю Западного мира сквозь призму деградации и профанации древнего мифа (то есть его инволюции), вместилища гностической манихейской Страсти, создавшей в итоге, как мы представляем, фабричный гений Голливуда и феномен массовой культуры, пришедшей к нам уже из Америки (в течение столетий Североамериканские штаты были пристанищем многих сект манихейско-дуалистического характера, что не могло ни сказаться на менталитете и психологии американцев). Излишне говорить об оккультном манихейском содержании сериала «Темный рыцарь», снимавшегося в том числе и в Трамп-тауэр на 5-м авеню в Нью-Йорке. В подобной картине мира сложно говорить о прогрессе и развитии, поскольку инволюция мифа (его дробление) по Ружмону, что и создает массовую культуру, вполне укладывается в «царство количества» Рене Генона. Но в данной ситуации Страсть не утрачивает своего влияния и силы, ведь фрагментация мифа не ведет к умалению ее содержания, которое образует в каждой клетке, распадающегося сосуда мифа, одинаковое напряжение, соответствующее силе любого участка ее энергетического поля. Ее может уравновесить, согласно Дени де Ружмону, только сопряжение с Любовью-Агапе, но в условиях давно идущей десакрализации и секуляризации обществ и государств на Западе последнее представляется если не невозможным, то во всяком случае очень проблематичным. Иногда, как считает выдающийся швейцарец, господствующая или сокровенная духовность, литература, искусство и культура дают больше для понимания и объяснения истории, нежели внешние общественно-политические и экономические события.

Жизнь и труды Дени де Ружмона как одного из создателей институтов современного Евросоюза

Дени де Ружмон родился 8 сентября 1906 года в Куве в Невшателе, протестантском франкоязычном кантоне Швейцарии, в семье пастора Жоржа де Ружмона. Семья де Ружмон происходила из Сент-Обена, предместья Невшателя.