Земля и грёзы о покое - Гастон Башляр

на ее пережевывание. Похоже, что обжора, движимый примитивными бессознательными удовольствиями, возвращается в период сосания материнской груди (sucking). Наблюдатель-физиономист обнаружит черты сосунка на лице пожирателя устриц – редкого блюда, которое жители Запада проглатывают «живьем». На самом деле, представляется, что можно выделить две стадии орального бессознательного: первая соответствует возрасту, когда пищу глотают, вторая – когда ее грызут. Образами этих двух стадий могут служить кит Ионы и Людоед из сказки «Мальчик-с-пальчик». Заметим, что для проглоченной жертвы первый образ кажется совсем не таким устрашающим, как второй. Если же мы отождествим себя с глотателем, то в промежутке между первым и вторым образами появляется новый порядок агрессивности. Воля к проглатыванию весьма слаба по сравнению с волей к откусыванию. Психолог воли должен интегрировать различные коэффициенты в столь динамически разных образах. Здесь обновится вся гастрономия, для которой психическая подготовка необходима в той же степени, что и кулинарная. Мы без труда поймем, что еду следует оценивать не только согласно питательному балансу, но еще и по должному удовлетворению, доставляемому всей полноте бессознательного бытия. Необходимо, чтобы в хорошей еде объединялись сознательные и бессознательные ценности. Наряду с субстанциальными жертвами, приносимыми воле к откусыванию, она должна включать в себя чествование блаженного времени, когда мы все проглатывали с закрытыми глазами.

Впрочем, поразительно, что мифологи имплицитно признали различие между двумя уровнями бессознательного, соответствующие двум действиям – откусыванию и проглатыванию. Шарль Плуа пишет: «Проглатывая героя, корова из Вед способствует его исчезновению либо делает его невидимым: мы, разумеется, соприкасаемся с мифическим фактом, ибо герой проглочен, но не пожран; он еще вылезет ради развязки». Проглочен, но не пожран – вот чем отличаются все дневные мифы от мифов ночных. Несомненно, рациональное объяснение стремится понять этот факт наскоро и не принимая во внимание онирических ценностей; оно скажет: раз уж сказка должна вернуть нам героя во всем блеске нового дня, разумнее было бы не разрывать его на куски. Но не видно, отчего миф должен внезапно заболеть ленью в производстве чудес. В действительности пожирание подразумевает более осознанную волю. Проглатывание же представляет собой более примитивную функцию. Потому-то глотание – функция мифическая[195].

Проглоченный не претерпевает настоящего несчастья, он не обязательно становится игрушкой бедственного происшествия. Он сохраняет некую доблесть (valeur). Как заметил К. Г. Юнг:

Когда индивида проглатывает дракон, это не только отрицательное событие; если проглоченный персонаж является настоящим героем, он проникает прямо в желудок чудовища; мифология говорит, что герой попадает в желудок кита вместе со своим суденышком и оружием. Там он изо всех сил пытается взломать стенки желудка обломками своего ялика. Он погружен в глубокий мрак, а тепло такое, что он утрачивает волосы. Затем он разводит внутри чудовища костер и стремится найти жизненно важный орган, сердце или печень, каковые и пронзает мечом. В продолжение этих приключений кит плывет в западных морях в сторону Востока, а на Востоке море выбрасывает на побережье его мертвого. Догадавшись об этом, герой вспарывает киту бок и выходит оттуда – этакий новорожденный – в час солнечного восхода. Но это еще не все, из кита он выходит не один, внутри кита он обнаружил своих усопших родителей, духов своих предков, а также стада, составлявшие богатство его семьи. Всех их герой выводит на свет Божий ради восстановления и полного обновления природы. Таково содержание мифа о ките или драконе.

(L’Homme à la Découverte de son Ame. Trad., p. 344)

Чтобы событие сохранило свои мифические ценности и бессознательные функции, оно должно быть кратким. Следовательно, чересчур подробные повествования утрачивают мифические ценности. Писатель, который делает своего героя по-человечески слишком ловким, сглаживает его космическое могущество. Этот изъян часто встречается в мифологиях, пересказанных для детей. Посмотрим, к примеру, как Натаниэль Готорн пересказывает бой Кадма с драконом: пасть дракона «производила впечатление большой кровавой пещеры, в глубине которой все еще шевелились ноги его последней жертвы, проглоченной единым махом…»[196] Это сравнение глотки чудовища с пещерой ставит проблемы, каковые мы лучше уразумеем, когда исследуем образы грота и признáем изоморфность всех образов глубины. Впрочем, последуем за повествованием американского сказочника. Вот герой. Перед этой кровавой пастью-пещерой «достать меч… и ринуться в омерзительную бездну оказалось для Кадма делом одного момента. Эта отважная хитрость восторжествовала над драконом. Получилось, что Кадм ринулся в его глотку так глубоко, что ряды ужасных зубов не смогли над ним замкнуться и не причинили ему ни малейшей боли». И вот – нападение на чудовище изнутри, за тремя рядами зубов. Кадм «рубит и перетряхивает его кишки». Он вылезает победителем из брюха монстра, которому только и остается, что испустить дух. Весьма забавна в этом отношении гравюра Берталля[197], иллюстрирующая французское издание. Своей ребяческой отвагой она понравится любому ребенку. Она наивно использует счастливый конец мифов с комплексом Ионы, весьма «простецки» задействует двойственный характер ценностей, уклоняясь от ответа на вопрос о максимуме мощи, распределенной между глотателем и проглоченным. В книге Натаниэля Готорна множество других примеров чересчур «истолкованных» мифов. Тем самым немало ростков подлинного ониризма оказалось задушенными из-за выкладок, цель которых зачастую состоит в том, чтобы преподать детям «образный» урок.

Но к образу Ионы пищеварительного нередко примешивается половой компонент, каковой нам надо вкратце обозначить. И тогда образ поддается отчетливому соотнесению с мифами о рождении. Так, когда мать китайского бога Фо[198] «была им беременна, ей приснилось, – говорит Коллен де Планси, – будто она проглотила белого слона»! Медицинские анналы проявляют интерес к анекдотам, представляющим собой настоящие индивидуальные мифы. И опять же Распайль рассказывает, что некая девица «ввела себе во влагалище куриное яйцо, которое прошло в этой среде все фазы инкубации, так что она смогла разрешиться живым цыпленком». Между этими двумя фактами – легендарной женщиной, проглотившей слона, дабы забеременеть богом, и девушкой, столь «интимно» высиживающей куриное яйцо, можно нагромоздить множество фантазмов. Теория взаимовложения зародышей, возможно, является своего рода комплексом Ионы ученого. У этой теории отсутствует какая бы то ни было описательная база, зато к ней нетрудно подобрать легенды. Так, некий автор, описывающий лечение женских болезней в книге «Натуральная химия», утверждает: «“Le Journal d’Allemagne” сообщает о маленькой девочке, которая родилась беременной, подобно мышам, выходящим брюхатыми из животов своих матерей, если верить в этом естествоиспытателям» (Duncan D. Chymie naturelle…, р. 164). Поразмыслив над такими текстами, можно убедиться, что в комплексе «хорошо устроившегося» Ионы всегда есть половой компонент.

Вот и Шарль Бодуэн[199] сопоставляет комплекс Ионы с мифом о новом рождении.