Человек читающий. Значение книги для нашего существования - Рюд Хисген

тысячелетия до н. э., когда шумерский язык как средство устного общения вышел из употребления, он еще долго продолжал существовать в качестве исключительно письменного языка. И только около I века н. э. клинопись была окончательно вытеснена алфавитом. То алфавитное письмо, какое мы знаем сегодня, было разработано в течение первого и второго тысячелетия до н. э. семитскими народами. Благодаря торговым контактам между соседними государствами идею письма с помощью букв переняли греки, иудеи и арабы, а в итоге и римляне. Техника записи текстов, их хранения и чтения в дальнейшем претерпела существенную эволюцию, но основные формы знаков алфавита изменились незначительно. Хотя алфавиты, произошедшие от этого ближневосточного, во многом различаются, всем им присущи две важные черты: они фиксировали устную речь, придавая ей материальную форму, и они состоят из знаков, которые следует читать один за другим, то есть линеарно.

Линеарность

Как упоминалось в Главе 2, мозг должен привыкнуть к тому, чтобы читать письменный текст по строчкам. Слушание и, соответственно, говорение происходят в реальном времени, которое течет только в одном направлении, от прошлого к будущему. А письмо — это нечто визуальное. Взгляд способен двигаться по любому паттерну: вправо, влево, вверх, вниз. Если мы представим себе, что читаемые нами абзацы — это что-то вроде художественной гравюры, состоящей из случайных черных закорючек на белом фоне, то наш глаз может рассматривать эти закорючки в любых направлениях. Но если мы хотим прочитать текст и понять, что тут написано, — а не просто посмотреть на картинку, созданную природой или человеком, — то мы обязаны скользить глазами по бумаге только в заранее установленном направлении, чтобы правильно расшифровать все знаки и соединить их в слова и фразы. И мы ни под каким предлогом не имеем права отклоняться от этого направления. Чтение принуждает глаза к дисциплине, которая для них совершенно нова.

Материальность: текст как объект

То, что послание, написанное здесь и сейчас, можно прочитать в другом месте и в другое время, долгое время воспринималось как нечто магическое и сверхъестественное. Тот факт, что материальный объект как бы умеет говорить, вызывал трепет и суеверный страх. Предубеждение против письменности характерно не только для «примитивных» народов, склонных к предрассудкам. Благодаря Платону мы знаем, например, что даже его учитель Сократ относился к данному новшеству весьма скептически.

Осуществимость перемещения знаний в пространстве и во времени давала огромные возможности. Эта особенность письменности подчеркивается во всех мифах о ее происхождении и во всех историях. Во многих из них рассказывается о том, как у правителя возникла необходимость передать подробные и точные инструкции своим подданным, находившимся в отдалении. Если в зародышевом состоянии письменность обслуживала исключительно административные нужды, то уже вскоре ее способность играть роль внешней па-мяти стала применяться не только в сфере налогов. В частности, возможность фиксировать денежные суммы и номенклатуру товаров, участвующих в торговых сделках, оказалась бесконечно важной в плане экономики и политики.

В итоге именно материальность такого «говорящего» объекта, как текст, привела к тому, что недоверчивое отношение к письменности сменилось признанием приносимой ею огромной пользы. В отличие от слов, с которыми к тебе обращается человек устно, написанные слова после их восприятия не исчезают. Пожалуй, мы сейчас сказали нечто само собой разумеющееся, но данный факт имел далекоидущие последствия.

Внешняя память

Зафиксированные на материальном носителе знания или иная информация начинают жить самостоятельной жизнью, независимой от человека, обладающего этими знаниями и хранящего их у себя в памяти. На данной основе зарождается совершенно новый тип государственного управления: теперь оно осуществляется аппаратом, состоящим из должностных лиц, действующих в рамках полномочий в соответствии с формальными правилами. Благодаря данной системе, называющейся «бюрократией», начали возникать все более обширные империи. В руках у королей и генералов, светских и религиозных правителей чтение и письмо превратились в не менее мощные орудия власти, чем меч[97].

В дописьменной культуре все, что было важно для общества, имело форму, удобную для запоминания, или наоборот: все, что имело легко запоминающуюся форму, например эпические поэмы, без труда училось наизусть[98]. Из-за возникновения письменности эта зависимость информации от памяти отпала. Сократ был прав, предвидя, что с появлением письменности человеческая память утратит свою решающую роль. Мало сказать, что память теперь сменила свое местонахождение и оказалась вне мозга и вне тела; можно утверждать, что само понятие «память» возникло лишь в связи с грозящей ей со стороны письменности опасностью, точно так же как незадолго до того произошедшая аграрная революция впервые сформировала у человека понятие будущего. Сельское хозяйство заставляло человека заранее планировать проведение посева и уборки урожая. Человек впервые оказался вынужден волноваться о завтрашнем дне[99].

Предупреждения Сократа, разумеется, оказались напрасными. Платон пренебрег мнением своего учителя и записал все, что запомнил из его рассуждений, — в том числе, что весьма иронично, критические высказывания Сократа о письменности в диалоге «Федр». До недавнего времени считалось, что Сократ был не прав и мы можем освободить свой мозг для других задач, если предоставим хранить наши воспоминания некой внешней памяти. Но современная наука признала правоту философа — пусть и частичную. Использование мозга для хранения информации, наоборот, увеличивает его возможности. Все то, что человек помнит, вовсе не «складируется» у него в уме подобно вещам в чулане, знания не занимают места. Согласно испанскому психолингвисту Альберту Косте (1970–2018), международные научные проекты показали, что человеку, знающему два языка, выучить третий язык гораздо проще, чем человеку, знающему лишь один язык, чей мозг, соответственно, менее загружен[100]. Как бы то ни было, Платон был прав, утверждая, что применение письменности приведет к тому, что у нас отпадет необходимость держать свои знания наготове.

Литература, спасающая прошлое от разрушения временем. Луи дю Гернье (1677–1716) изобразил на полках свитки, хотя уже за полтора века до создания этой гравюры было изобретено книгопечатание, так что печатные книги давно стали надежным хранилищем коллективной памяти человечества.

По мере все более широкого распространения письменности люди находили новые способы ее применения — как упомянутую выше возможность фиксировать устную речь. Но чем более важное место в культуре занимала письменность, тем больше начало выявляться разных неожиданных сопутствующих сложностей. Например, обязательное условие для функционирования письменных текстов как внешней памяти — использование материального носителя, а ведь он не может быть вечным. Глина крошится, кожа истлевает, бумага рассыпается. Вместе с носителем исчезает не только форма, но и содержание текста. Кроме того, возник вопрос, кто же является собственником текста как материального предмета. Эти непредвиденные