Уильям Гэддис: искусство романа - Стивен Мур

ее уничтожением отходов»: настоящую пустошь, где экономическая деятельность значит немногим больше, чем «гадить повсюду» бумажным мусором[147].

В этом контексте процитированное в лекции Баста и часто повторяемое Гиббсом замечание Моцарта «верить и испражняться — две разные вещи», можно читать как топорную формулировку различий между теми, кто привержен «нематериальным активам», и теми, кто одержим активами материальными. Давидофф называет некоторые основные тексты о последних. Говоря о текстах, посвященных второму типу людей, Давидофф отправляет биографа Джей Ара «сходить в библиотеку и поискать выступления президента все о протестантской трудовой этике главу „Дженерал Моторс“ о свободном предпринимательстве все по утилитарному прагматизму что пригодится, [Джей Ар] видит мир как он есть а не каким должен быть целостный подход вот что работает». Но в нем проявляется анальный характер прагматичного подхода, когда речь заходит о рабочих отношениях с новым боссом «он бурчит, а мы делаем работу». В заметном контрасте с гадящими — верящие, которые, как Гиббс, «пытаются поверить, что что-то стоит делать, достаточно долго, чтобы доделать», достаточно непрагматичны, чтобы предпочитать взгляд «каким мир должен быть». Рабочие отношения в этой группе незабываемо передаются цитатой не Моцарта, а уже Бетховена: «Лучшие из нас хранят друг друга в уме».

Если деньги = экскременты, тогда повторяющиеся восклицания Джей Ара «срань господня» во время финансовых сделок подчеркивают, до какой степени деньги стали священными для подобных ему людей — неизбежный результат пуританской этики, «отношение грешника к Богу можно сравнить с отношением покупателя к владельцу лавки» (Вебер). Христос предостерегал от попыток служить двум господам — «не можете служить Богу и маммоне» (Мф. 6:24, Лук. 16:13), и они ловко смешали их в одного, для кого «срань господня» — самое подходящее обращение. (Аллюзия на другую известную цитату из Нового Завета о богатстве [Мф. 19:24] приобретает анальный оттенок, когда Дункан, пока тянется к судну, говорит Басту: «Это не игольное ушко».) В последнем разговоре с Джей Аром Баст бушует с яростью Христа, изгонявшего ростовщиков из храма: «И хватит повторять срань господня! это все ты, раз хочешь услышать господа ты его услышишь», и играет ему арию из двадцать первой кантаты Баха. Искусство священно (holy)[148] в этимологической связи со словом «цельный» (whole)[149], что означает «совершенство» и «трансцендентальность» — понятия, введенные еще в первом романе Гэддиса и вернувшиеся спустя двадцать лет во втором. Баст и другие творцы знают, что можно только попытаться создать совершенство, но не реализовать полностью; еще они знают, как отметил Йохан Тилеманс, что «художественное совершенство — единственный возможный выход из процесса энтропии». Для них, как и для Элиота в «Ист-Коукере», «остаются попытки. Остальное не наше дело».

Конечно, у творцов Гэддиса есть свои недостатки. Более того, большую часть неудач они навлекают на себя сами. Это не роман о святых творцах и безнравственных дельцах. Гиббс порой проявляет ужасающую бесчувственность, даже когда трезв, и никак не может вспомнить или навестить свою дочь в назначенные судом дни; Эйген — невыносимый эгоист и любой разговор переводит на себя, а еще, как и Гиббс, частенько проявляет сексизм. Судя по тому, что мы слышим о закулисных действиях Шрамма и Шеппермана, они склонны к саморазрушению и чаще пьяны, чем нет. Гэддис так же жесток к своим творческим персонажам, как Мелвилл к герою «Писца Бартлби» — еще одной истории с Уолл-Стрит, — и, подобно Мелвиллу, показывает опасности «предпочтения отказаться» в обычной жизни. Но все же художники отличаются от бизнесменов приверженностью к идеям выше, чем размер прибыли и налоговые убежища. С ними происходит то же самое, что и с Рихардом Вагнером, о ком Роберт Донингтон писал: «С гением — и не только с гениями — чаще всего случается так, что неудачи во внешней жизни могут оказываться удачами во внутренней в том плане, что глубинные уровни его творчества демонстрируют понимание тех самых истин и реалий, что ускользают от него в личной жизни»[150]. Приверженные «внутренней жизни» творцы, естественно, непонятны приверженцам «внешней». Снова выражаясь словами Элиота: «Их всегда осаждают / Визгливые голоса, насмешка, / Брань, болтовня» («Бернт Нортон»), но, слушая вместо этого внутренний голос, творческие персонажи Гэддиса могут искупить свою хаотичную жизнь (как гениальные творения могут изменить окружающие их жизни) чем-то более запоминающимся, нежели сбалансированным портфелем акций.

МЯГКАЯ МАШИНА

 Мрачная шутка Дункана о продаже себя, будто его тело — доля в «Эллайд Кемикал», напоминает об осознанном самоотчуждении, которое Вебер и Маркс считали неизбежностью в капиталистической экономике. Норман О. Браун так резюмирует их доводы:

Желание денег занимает место всех подлинно человеческих нужд. Таким образом, кажущееся накопление богатства в действительности оказывается обеднением человеческой личности, а ее соответствующая мораль оказывается отречением от человеческой природы и желаний — аскетизмом. Эффект — замена полноценной человеческой природы абстракцией, Homo economicus[151], а значит, дегуманизация. Из-за этой дегуманизированной человеческой природы человек теряет контакт с принципом удовольствия. И эта дегуманизированная человеческая природа дает нечеловеческое сознание, чья единственная валюта — абстракции, оторванные от реальной жизни: трудолюбивый, хладнокровно рациональный, бережливый, прозаический ум. Капитализм сделал нас настолько тупыми и одномерными, что предметы для нас существуют, только когда мы можем ими обладать или когда они полезны[152].

Я уже упоминал цитату Эми об абстрактном, дегуманизирующем элементе в коммерции, который Джей Ар оборачивает себе на пользу, бравируя правилом «знай своего брокера» с характерными анальными образами:

как бы в смысле здесь в этих облигациях и акциях ты никого не видишь никого не знаешь всё по почте и телефону потому что так они работают никому не надо видеть никого ты можешь быть полным чудилой жить в каком-нибудь туалете откуда им знать, в смысле как бы все эти люди на бирже где они продают друг другу акции? Им насрать чье они просто продают их туда-сюда по указке какого-то голоса из телефона с чего им вообще не должно быть насрать если тебе сто пятьдесят всем им…

Худшее последствие «нечеловеческого сознания», о котором предупреждал Маркс, — тенденция относиться к людям как к машинам, тенденция, которую учителя в романе демонстрируют с пугающей бесчувственностью и которая присуща Джей Ару вместе с наивностью, из-за чего становится еще страшней.

Тема вторжения механизации в современное общество пронизывает тревогой весь роман, в особенности сюжетную линию Гиббса. В «Агонии агапе» он пишет о механизации людей не только в таких важных, но предсказуемых областях, как фабрики и сборочные линии, но и в мечтательных рассуждениях Аристотеля о роботах и автоматических машинах, работах Э. Л. Торндайка о разуме животных (они, указывает Гиббс, лежат в основе тестирования в общественных школах), работах Ф. У. Тейлора об эффективности и бихевиоризме Б. Ф. Скиннера[153]. Современный результат — это, как говорит Хайд, тенденция к

— подключать человека — как ты там выразился Дэн? Подключать…

— Личность да, подключать технологию к лич…

— Дэн знает о чем я, подключать личность к технологии.

Неумышленная перестановка терминов становится почвой для возмущения Гиббса: «Проклятые вещи в седле и погоняют человечество» (цитируя Эмерсона). В других местах словосочетание «в