Иван-дурак: Очерк русской народной веры - Андрей Донатович Синявский

не двигался с места. Этнографы записали случай, который в конце прошлого века произошел в Орловской губернии. Там во время пожара сгорела вся деревня. И вот осиротевшие домовые так затосковали, что целыми ночами слышались их плач и стоны. Тогда погоревшие мужики решили прежде всего обеспечить домовых, сколотили на скорую руку деревянные шалашики и разбросали рядом с ними ломти хлеба, круто посолив (Домовой, как и русский мужик, любит черный хлеб с солью). Это было временное жилье исключительно для домовых, пока не срубили новые избы, куда те и переселились[86].

Из этой истории видно, как важно, переезжая в новый дом, взять с собой Домового. Ведь это добрый гений избы, который в течение десятилетий, а то и столетий, охранял домашний очаг. Но взять его с собою не так просто. Домовой капризничает и хочет всегда остаться на старом месте. Поэтому его выманивают, уговаривают. Задобрить Домового довольно легко. Ему нужно ласковое отношение и небольшие подарки в виде краюхи хлеба с солью или разноцветные лоскутья, в которые он любит играть, или нюхательный табак, до которого Домовой большой охотник. Или Домового заманивают просто горшком каши, с тем чтобы он переехал в новое жилье. При этом иногда Домового засовывают в мешок и так переносят в новый дом. Разумеется, это такое же воображаемое засовывание, как привязывание Домового к ножке стола. Это некий театр с остатками магических функций и воздействий.

С тем чтобы перевезти Домового из одного дома в другой, ему в виде телеги или коляски предлагают пустой лапоть. При этом приговаривают ласково: «Хозяин-дворовой, иди покель на спокой, не отбивайся от двора своего». Или Домового зовут на новоселье вместе с его женой «домовихой», которая как самостоятельное лицо не фигурирует и вообще не обязательна, но иногда, ради уважительного отношения к Домовому, упоминается: «Дом-домовой, пойдем со мной, веди и домовиху-госпожу — как умею награжу». Все это свидетельствует о том, что старый Домовой ценится народом. И это же говорит о том, что Домовой, как божество, строго локален.

В русском быту у Домового есть помощники или двойники — рангом пониже, распределенные по другим помещениям крестьянского жилья и хозяйства. Каждый из них принадлежит к какому-то строго определенному месту в системе домашних построек. Есть, например, отдельный «бог», который живет в деревенской бане и называется Баенник или Банник. Существуют и другие «хозяева». В овине — Овинник. На гумне — Гуменник. Все это ответвления или вариации Домового, применительно каждый к своему месту или профессии. По сравнению с Домовым, они второстепенны и не так обязательны, не так определенны по своему образу и назначению. В сущности, Домовой всех их перекрывает, заменяет и объединяет, как главный хозяин дома, в то время как эти «боги» воплощают лишь какие-то отдельные функции домашнего обихода. Домовой — это центр, а вся прочая мелкая нечисть это периферия по отношению к дому. И если Домовой жил в каждом доме, то не в каждой волости и не в каждой деревне существовали эти отдельные, самостоятельные твари, сливавшиеся порой с образом Домового.

Помимо того, в отличие от Домового, они смыкались с нечистой силой. По сравнению с Домовым, это куда более низкие, нечистые и злобные существа, которые приближаются к бесам. Их отличие от чертей в том, что они строго прикреплены к месту и могут иногда, как вариант Домового, сотворить что-то доброе и полезное человеку. Из этих построек и помещений, второстепенных по отношению к дому, я остановлюсь только на бане, поскольку без нее немыслим русский народный быт. Деревенская баня — маленькая избушка, расположенная неподалеку от дома. Обычно у каждой семьи была своя баня, которая топится один раз в неделю, по субботам. Все моются в субботу, накануне воскресного дня, чтобы достойно встретить праздник. Русский человек в бане не только моется, но парится и, чтобы тело лучше распарилось, схлестывает себя березовым веником. Это считается полезным, выгоняет болезни и приносит человеку громадное удовольствие. Иногда он до того распаривается, что зимою выскакивает нагишом из бани и катается в снегу, чтобы прийти в себя, и бежит назад в баню. О бане на Руси сложено много шутливых поговорок и прибауток. «Баня парит, баня правит, баня все исправит». «Коли б не баня, все бы мы пропали». «Баня все грехи смоет». Когда окачивают водой напоследок, приговаривают: «Как с гуся вода, так с тебя худоба». О том, что баня не только полезное дело, но и веселое развлечение (своего рода цирк), гласят прибаутки: «Табак да кабак, баба да баня — одна забава». «Веник в бане всем начальник». «Банный веник и царя старше» — потому что и царь парится в бане, и царя хлещут веником.

О бане имеются свидетельства — в первой русской летописи «Повести временных лет», которая была составлена в начале XII столетия. Там, в частности, рассказывается о предыстории Руси и приводятся ранние сведения об этой земле. Они, согласно преданию, относятся к самому началу нашей эры — почти за тысячу лет до возникновения Руси. Эти сведения привез в Рим один из апостолов — Андрей Первозванный, который проповедовал христианство на южном берегу Черного моря, а затем на корабле прибыл в Корсунь — в греческую колонию Херсонес в Крыму. Тут он узнал, что неподалеку от Корсуни находится устье Днепра, и решил отправиться вверх по реке. Далее цитирую летопись в переводе на современный язык: «И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И утром встал и сказал бывшим с ним ученикам: „Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божия, будет великий город и воздвигнет Бог много церквей“. И взошел на горы эти, благословил их, и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы той, где впоследствии возник Киев, и отправился по Днепру вверх. И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел живущих там людей — каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им… И пришел в Рим, и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: „Удивительное видел я в Славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и разожгут их докрасна, и разденутся и будут наги… и поднимут на себя молодые прутья, и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва слезут, еле живые, и тогда обольются водою студеною, и только так оживут. И делают это всякий день, никем не мучимые, но сами себя мучат, и это совершают омовенье себе, а не мученье“. Те, кто слышал об этом, удивлялись…»