Всевышний - Морис Бланшо

вас тут довольно тесно, – заметил он, разглядывая комнату, где мы находились, а затем, за застекленной дверью, вторую, из которых, очевидно, и состояла вся моя квартира.

– Я холост, и мне этого хватает.

Он рассмеялся.

– Извините, – сказал он. – Вы так выразительно это произнесли. Как я полагаю, вы живете довольно уединенно. И не слишком любите видеться с людьми?

Я не сводил с него взгляда, рассматривал меня и он.

– Возможно, – произнес я спокойным голосом. – Иначе говоря, я всех охотно вижу, у меня нет предпочтений, личные отношения кажутся мне бесполезными.

– Надо же, вы так думаете?

Он замер в молчании, положив руки на колени, спиной к окну: точь-в-точь плохо отесанная глыба, вырубленная прямо в склоне горы.

– Вы чиновник?

– Служащий в отделе записи актов гражданского состояния.

– И какую именно работу вы выполняете?

– Конторскую, естественно.

– И… она вам подходит?

– Она мне очень даже подходит.

– Несколько дней назад я совершил бестактный поступок, – внезапно произнес он. – Вы шли по проспекту, это было, кажется, позавчера. Я оказался позади вас, я знал, кто вы такой. Я внимательно за вами наблюдал.

– За мной, наблюдали? Но почему же?

– Почему? На самом деле это, наверное, прозвучит грубовато. Но я знал, что вы мой сосед. Я был осведомлен о вашем положении. Во всем этом нет ничего дурного. И я направился за вами следом. Вы быстро шли по мостовой, не оглядываясь по сторонам. Вероятно, возвращались с работы?

– Я делаю это каждый день, в один и тот же час. Все мои вечера схожи.

– В тот вечер было довольно темно. Вы не помните, как какой-то человек?..

– Да, и что?

– Он подошел к вам, не так ли?

Мы уставились друг на друга: я видел его прикованные ко мне глаза, наполовину любопытные, наполовину одобряющие; потом они утратили всякое выражение.

– Это был попрошайка, – произнес я.

– Действительно, мне показалось, что вы дали ему денег.

– Вы видели и это? Вы в самом деле наблюдали за мной совсем близко.

– Да, приношу свои извинения.

– Послушайте, если вас интересует этот случай, могу сообщить вам и другие детали.

– Прошу вас, оставим это. Любопытство завело меня слишком далеко.

– Позвольте, эта история показалась вам странной. Иначе с чего бы вы пришли о ней поговорить? Быть может, хотите знать, с какими словами ко мне обратился этот человек? Увы, с самыми заурядными. Он сказал ровно то, что обычно говорят в подобных случаях. Что касается меня, я мог бы, конечно, отправить его в агентство или спросить, почему он бросил работу. Мне следовало бы потребовать отчета. Но я ничего такого не сделал. Он получил свои деньги, ничего более.

Я уловил на его лице мимолетное выражение, как будто он хотел прикрыть его черты каким-то смутным чувством.

– Хотите, чтобы я описал вам этого человека со всей точностью? Как вы, наверное, заметили, он был неплохо одет, на нем была добротная кожаная куртка. Так и было, к моему сожалению. Будь он в рванье, мой поступок, очевидно, стал бы более понятен.

– Ну почему же? Он кажется мне вполне естественным.

– Не знаю. Возможно, – сказал я, пристально на него глядя, – истории вроде этой складываются из множества частей. Мне представляется, что некоторые из тех, кто останавливает прохожих и просит вспомоществования, на самом деле нуждаются далеко не в той степени, как это преподносят. Но они и не стремятся эксплуатировать щедрость общества. Может статься, у них совсем иная цель: например, создать впечатление, что все идет не самым лучшим образом, что система, несмотря на свои все более и более мелкие сети, все еще пропускает немало плачевных и прискорбных случаев или что для некоторых работа уже более невозможна. Почему? Дело тут не в здоровье, не в доброй воле, не в убеждениях. Они хотят и могут – и тем не менее не могут. Все это наводит на размышления.

Он рассматривал меня с заинтересованным видом, я чувствовал, что мое лицо должно казаться ему искаженным, мрачным.

– Вы полагаете, что, как чиновник, я чувствую себя обязанным, из лояльности, защищать официальные взгляды? Я вообще ничего не обязан. Как и все, я совершенно свободен. А впрочем, мое мнение ничего не стоит, это всего лишь аллегория, я в это не верю.

– Но вы все же дали этому попрошайке денег?

– Да, ну и что с того? Я сделал то, что доставило мне удовольствие. Я был напуган, вот в чем правда. Был смущен. Чтобы прервать объяснения, я подал ему эту мелкую сумму. Нужно ведь принимать в расчет и личные чувства.

– Вы легко возбудимы, не так ли?

– Если бы я отказал, я должен был бы предложить ему встать на учет в специальном агентстве или расспросить подробнее о причинах его затруднений. Мне пришлось бы попытаться его убедить. В чем? Это же абсурдно. Пойдя у него на поводу, я закрыл дело с минимальными потерями.

Облокотившись на мой письменный стол, он безмолвно меня рассматривал. Тут я заметил, насколько меня впечатляет его лицо, кажется непохожим на остальные. Оно виделось слишком красочным, с чуть ли не красными щеками, но при этом местами и слишком белесым: лоб был бел как бумага, уши тоже. В его выражении присутствовало что-то властное, неприятно повелительное, этакая ни на что не обращающая внимания беззастенчивость. И вдруг я прочел в нем также и недоверчивость, изворотливый и несуразный ум, и это делало подозрительным его безмерное спокойствие.

– Не обижайтесь, – сказал он, – но вы кажетесь мне не таким, как другие. Вы молоды, я заведомо много старше вас. Так что могу сказать вам, хотя обычно от подобных замечаний воздерживаются… Я был поражен… не вашей ли манерой говорить, или вашими идеями, или какими-то вашими жестами? Извините, моя откровенность становится нелепой. Вы не иностранец?

Я покачал головой.

– Я раньше был врачом, мне свойственно классифицировать людей. В противоположность вам, я не ищу изощренных объяснений. Впрочем, если разобраться, никому нет дела до теорий или учений. Вам уже говорили про меня?

Я покачал головой.

– Я достаточно долго прожил за границей. Вы знаете, что это такое: иные обычаи, вместо одного едят другое; совсем другие пейзажи, по крайней мере до определенной степени, поскольку все большие города, естественно, друг другу под стать. И еще язык… словом, всего не перечислишь. Короче говоря, все иное. И от страны к стране все всегда достаточно разное. Тем не менее, если исключить чувство потерянности и схожие с ним ощущения, очень быстро осознаёшь, что пересечение границ мало что значит и зарубежья попросту не существует. В полной мере