Фелипе Фернандес-Арместо - Цивилизации

Я пытался писать без претензий — и по отношению к уровню читателя, и по отношению к рассматриваемому материалу. Это экспериментальный труд, и его не следует принимать за окончательный результат. Я думаю о нем как об эссе, потому что, хотя работа и велика, она все же гораздо скромнее других попыток охватить всю историю цивилизаций (или, как предпочитают говорить некоторые авторы, историю цивилизации). Это пробная работа: рискованная, черновая, не имеющая прецедентов и призванная скорее провоцировать, чем умиротворять. Я писал ее словно в лихорадке, торопясь перенести на бумагу все, что хочу сказать, прежде чем забуду. Никакого сознательного обдумывания не было (хотя я много лет размышляю на эти темы). Мне никто не помогал подбирать материал, и лишь немногие специалисты выразили свое мнение или указали на ошибки. Это означает, что я рассчитываю на помощь читателей: они объяснят, в чем я не прав. Но такой способ работы дает большое преимущество — единство концепции, созданной целеустремленными усилиями.

Это полезно, поскольку тема очень широка и материал не поддается ограничениям. Я хотел предпринять сопоставительное изучение, но при этом пытался сказать нечто определенное и конкретное о большом количестве различных цивилизаций. Было бы очень скучно описывать их все, пытаясь ничего не пропустить; было бы совершенно безнадежно отбирать для изложения такие факты и сведения, которые вызвали бы всеобщее одобрение. Основные факты, как правило, хорошо известны и, следовательно, не нуждаются в подробном изложении. Поэтому я предпочел описывать цивилизацию за цивилизацией с необычных точек зрения, а не просто составлять обширный конспект. Лишь там, где речь заходила о цивилизациях, которым обычно не уделяют внимания, или которые вообще мало известны (например, цивилизации алеутов или баттамалиба), или просто недооценены, как цивилизации Фучжоу и фулани, — я был более обстоятелен; читателей, которым эти факты известны, я прошу о снисходительности. Никто не станет ожидать от меня, что я побываю во всех описанных местах и познакомлюсь с народами, изображенными на этих страницах; я включил гораздо больше свидетельств, специфических источников информации и ссылок на литературу, чем принято в подобных работах, вовсе не из желания показать свою эрудицию, но чтобы читатели увидели пробелы в моих знаниях: как обычно, я лавирую между доскональностью и широкими рискованными обобщениями, карабкаюсь через сугробы и ступаю по тонкому льду.

Отказавшись от обычного способа оценки, я стараюсь не судить о цивилизациях на основании списка их предполагаемых обязательных характеристик. И не пытаюсь делить цивилизации на «высшие» и «низшие» сообразно своему мнению об их произведениях искусства или методах мышления. Напротив, поскольку цивилизация здесь рассматривается как система взаимоотношений между человеческим обществом и миром природы, степень цивилизованности измеряется по шкале, созданной самой этой цивилизацией.

Мое собственное отношение к цивилизации — где-то между любовью и ненавистью. Я похож на Амалию. Хоть я и провел всю жизнь в Англии, я так и не научился предпочитать природу культуре, что предположительно свойственно англичанам с их пристрастием к сельской жизни, спортом на открытом воздухе, породистым домашним животным, прогулками в любую погоду и садами, имитирующими естественный ландшафт. Мне нравится обработанный камень; я люблю, когда асфальт отделяет мои ступни от земли. Пасторальными видами мне лучше наслаждаться на расстоянии, в крайнем случае из окна кабинета. К веселью и досаде своей семьи и друзей, я прячусь от природы в накрахмаленной одежде и прямоугольных комнатах, где удобства математически рассчитаны. Руины трогают меня, потому что я вижу в них раны цивилизации, полученные в долгой войне с природой. С другой стороны, я уважаю мудрость дикой местности, даже преклоняюсь перед ней, и меня не меньше трогают раны, нанесенные природе человеком.

Вопреки добровольной изоляции, в которой создавалась эта книга, я — признаюсь — наделал много долгов (но ни на кого не перекладываю вину за свои ошибки). Я в долгу перед теми, кто способствовал совершенствованию моего английского языка, но в одном я сопротивлялся их усилиям: я пишу, опираясь, как на костыли, на многочисленные аллюзии, и мне постоянно советовали больше объяснять, чтобы любой из моих читателей мог их понять. Но мне кажется, что текст, в котором все абсолютно ясно, неинтересно читать: часть удовольствия заключается в схватке с автором, в разгадывании одних аллюзий и в признании поражения перед другими. Цель таких аллюзий — вызвать в глубине сознания читателя ассоциации и чувства, которые не разбудишь напрямую. Кое-какие лакомые кусочки из числа тех, что я здесь подаю, прямо с пылу с жару; другие придется отыскивать в соусе. К тому же использование аллюзий — нечто вроде империализма и jeu sans frontiers[4] Больше не существует такой вещи, как общие знания, и каждый из нас удивляется невежеству окружающих. Сегодня утром (в день, когда пишу эти строки) я слышал проповедь в нашей церкви; священник говорил о «великих певцах свободы, таких как Мартин Лютер Кинг и Стив Биро из Южной Африки». «Это ошибка», — прошептал я сидевшей рядом молодой знакомой. Теперь я задумался, а знает ли она, кто такой Мартин Лютер Кинг[5]. Оu sont les neiges d'antan[6].

Приглашения прочесть лекции дали мне возможность проверить мысли, изложенные в двух последних частях этой книги. За эти предложения (в порядке их поступления) я благодарю Институт политических исследований (Институт Каджана Дазара) в Куала-Лумпуре; факультет истории и испанских, португальских и латиноамериканских исследований Принстонского университета; Университет Ла Троуб; Конференцию, посвященную пятисотлетию Васко да Гамы, университетов Ла Троуб и Кертин; исторический факультет Гарвардского университета; Центр гуманитарных исследований и Программу изучения Британии Техасского университета в Остине; Крейнборгский колледж Лейденского университета; Лондонский Национальный морской музей; Совет Библиотеки Джона Картера Брауна; Совет Библиотеки Джеймса Форда Белла университета Миннесоты. Целиком работа была представлена в Нидерландском институте исследований в области гуманитарных и социальных наук (где я получил возможность закончить правку рукописи благодаря комфортным условиям этого института, неутомимости работников, щедрости коллег и уважительному отношению к свободному времени). Во всех упомянутых местах я получил огромную помощь от такого количества участников обсуждений, что не могу перечислить все имена. Большая часть книги была написана в кабинете, через окно которого я видел корпуса и лужайки Университета Брауна; я очень многим обязан этому приветливому месту, живой атмосфере исторического факультета и вежливости и интересу, проявленным обитателями кампуса. Моя жена Лесли прочла рукопись. Части ее читали профессора Леонард Блассе, Виллем Бут, Джойс Чаплин и Джон Гудсблом, а также Себастиан Фернандес-Арместо и Федерико Фернандес-Арместо; все они проявили редкостное терпение и очень мне помогли. Существенные улучшения были внесены по советам моих замечательных издателей Билла Розена и Тани Стобб. Я в глубочайшем долгу перед директором Библиотеки Джона Картера Брауна доктором Норманом Файрингом, а также перед советом и несравненным штатом этой библиотеки: из всех известных мне мест это больше всего подходит для занятий. В особенности для изучения колониальной истории — именно для этого я туда приехал, и книга — толстое и разросшееся ответвление этих занятий. Я пришел к выводу, что вся история — это летопись колонизации, потому что все мы пришли туда, где находимся, из какого-то другого места.

Провиденс, Род-Айленд, 3 мая 1998 года.

Пересмотрено в Оксфорде — Вассенааре в июне— ноябре 1999 года.

ВСТУПЛЕНИЕ

ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ЗУД

Цивилизации и цивилизация

Юбер. Меня привел к вам совершенно необычный случай.

Мор коль. Я имею дело исключительно только с совершенно необычными случаями, мсье.

— Тьфу! — негромко произнес Боб, и я тоже сморщил нос. Зловоние, обрушившееся на нас, не поддавалось описанию. Но тут мне пришла в голову мысль, что и многие запахи нашей цивилизации тоже не слишком деликатны. Как насчет запахов, нависающих над промышленными городами: смог, заводская вонь, выхлопы миллионов шумных автомобилей, запахи отбросов, доносящиеся из переулков? Я улыбнулся. Вероятно, алеут наморщил бы от них нос. Думаю, все зависит от того, к чему вы привыкли.

— Приходило ли вам в голову, — сказал он, — что цивилизация чертовски опасна?