Искусство просвещать. Практическая культурология для педагогов и родителей - Евгений Александрович Ямбург

его сыну-инвалиду Даньке. Так что теперь он делит все свое время между кухней и работой по обустройству квартиры Йефа и получает за это соответствующую оценку от завхоза Степаныча: «Один жид пристроил другого жида!» Эту профессиональную оценку он не только использует для того, чтобы отбить у Угуча охоту помогать новому учителю, но исподволь распространяет ее в школе и поселке.

Так в романе зазвучала еврейская тема. Жители поселка с энтузиазмом помогают Йефу обустраивать квартиру. Но с одним из добровольных помощников у Йефа происходит примечательный разговор:

«– Слушай, – обратился к Недотепку парень из поселка, которого звали Сергей, – а почему они все жужжат „жиды да жиды“? – Ладный Серега кивнул на зрителей из школьных работников. – Ты еврей, что ли?

– Азумеется, – подтвердил Йеф.

– Вот так номер, – присвистнул Серега. – Я вообще-то евреев как-то не очень…

– А как же ваш и мой длуг? – остолбенел Йеф.

– Какой друг? – не врубился Серега.

– Ним. – Похоже, и Йеф ничего не понимал. – Наум Ним, который нас длуг с длугом…

– Наума? – удивился в ответ Серега. – Тимка! – позвал он. – Мешок! Идите сюда! Слушайте, чего он гонит!

Друзья, утирая пот, разогнулись и подтянулись поближе.

– Че стряслось? – поинтересовался Тимка, прополаскивая рот водой.

– Он говорит, что наш Наума – еврей…

– Я вообще-то евреев не очень, – недоверчиво протянул Тимка, – но помню, что такое Наума говорил.

– Точно говорил, – вступил Мешок. – Еврей, без сомнений.

– Тогда другое дело, – тяжко вздохнул Серега. – Тогда я к евреям всей душой…»

Провокация чекиста не достигла цели. Почему?

«Чекистов в здешнем народе мало любили. Пожалуй, даже меньше, чем евреев. И это несмотря на то, что евреи пьют кровь и спаивают русский народ, а среди чекистов сам Штирлиц, и, может быть, есть там еще кто-нибудь такой же замечательный. Но про Штирлица хорошо смотреть в телевизоре, а чекистов здесь помнят еще с после войны. И не только помнят, но и рассказывают иногда шепотком, как те лютовали.

А лютовали и зверствовали они на спаленных войной белорусских землях, кстати сказать, совсем не по злобности своей натуры и не из садистских наклонностей. Были они в основном молодыми и жизнерадостными, красивыми и очень счастливыми. Как же не быть счастливым, если война закончилась, а ты жив!.. Хорошие парни. Только вот дело им досталось не очень хорошее. Надо было мятущуюся здесь недавно партизанскую войну привести к виду правильного и мощного движения, воевавшего по плану самого Верховного… Если бы все партизаны в борьбе за освобождение от фашистской нечисти сложили свои головы поголовно, то не было бы никаких хлопот. Но многие остались живы и помнили не то, что надо, а, прямо скажем, – черт-те что помнили… Кому, как не чекистам, надо было вправлять этот массовый вывих неправильной памяти?.. Они и направляли…

А теперь вот появляется какой-то Недомерок или даже Свисток-с-кепкой и своими идиотскими расспросами с ходу возвращает все прежние дрожи и страхи…»

Вдумайтесь – чекисты лютовали всего-навсего ради переписывания недавней истории, придания ей отлакированного правильного вида. Увы, многие страницы недавних войн по-прежнему остаются для нас неизвестными. Но против фактов не пойдешь. Здесь не время и не место подробно останавливаться на истории партизанского движения, но интересующихся этой малоизвестной страницей минувшей войны я адресую к историко-документальному сборнику «Под немцами, воспоминания, свидетельства, документы», составленному К. М. Александровым (СПб.: Скрипториум, 2011).

Данька и Дима Угуч образовали кентавра наоборот, этакого Дим-Дана, имеющего четыре руки и две ноги. Крепкие, не знающие усталости ноги Угуча и ясная голова не по годам развитого обезноженного учительского сына. К взаимному удовольствию этот Дим-Дан носился по окрестностям интерната. Данька научил Угуча говорить, читать и писать! (Я не пишу трактат по инклюзивному образованию, но, вплотную занимаясь этой проблемой не один год, подтверждаю достоверность факта взаимной поддержки и взаимного обучения детей с разными дефектами развития.)

Правда, Угуч все равно предпочитал жить молчком, потому что люди, как правило, ничего не слышат – хоть говори, хоть кричи в полный голос. Вывод этот сделан на основе богатого социального опыта подростка. Ну и кто после этого сочтет его недоумком? Во всем доверяя Даниле, только с ним Угуч делился сокровенным. В том числе и еще одним планом избежать Дурки. Став незаменимыми ногами Даньки, он лелеял надежду на то, что семья учителя его усыновит. Все интернатские питомцы поголовно мечтают о своих родных семьях. Детдомовские волчата воссоздают в своем воображении несуществующие семьи, которые временно под напором романтических обстоятельств поместили их в казенный дом. Но фантазии эти питаются романтическими штампами, агрессивно внедренными в детское сознание кино и телевидением.

Все те светлые советские фильмы и сериалы, вызывающие у нас, взрослых людей, ностальгию, неистребимое желание вернуться в ту прекрасную эпоху: «Укротительница тигров», «Высота», «Большая перемена», «Семнадцать мгновений весны», – переплавляются в головах подкидышей в фантастические грезы. Родители-то у них, оказывается, есть, но они либо гастролирующие укротители диких зверей, либо страшно заняты важной работой, либо разведчики, выполняющие секретное задание за рубежом. Они обязательно появятся и заберут к себе временно помещенных в интернат детей.

Кентавр Дим-Дан вызывает лютую зависть еще одного персонажа романа – подростка по кличке Махан. Ему самому позарез хочется оседлать Угуча. Зачем? Ведь у Махана с ногами все в порядке. Здесь налицо другая болезнь – нравственная. Ее диагноз – стремление добиться беспрекословного подчинения окружающих людей. И чем меньше для этого объективных оснований (таланта, харизмы и пр.), тем жажда власти сильнее.

Для того чтобы ссадить с Угуча учительского сына, Махан поначалу использует испытанный аргумент: «жиды завсегда на нас ездють». Но аргумент не срабатывает. И тогда Махан под большим секретом сообщил Угучу, что их отцы – разведчики, типа Штирлица, которые выполняют секретное задание за рубежом. Как только задание будет выполнено, они заберут сыновей в семьи. Поэтому, имея таких отцов-патриотов, негоже иметь дело с христопродавцами, торгующими родиной. Так у Угуча появился еще один путь, позволяющий избежать помещения в Дурку: возвратиться к отцу, славному разведчику. Но как совместить в одной голове душевную привязанность к семье изменника родины и к отцу-разведчику, выполняющему ее, родины, секретное задание? Хорошо бы еще одновременно жениться на теть-Оле. Тут любая голова, даже более крепкая, чем у Угуча, пойдет кругом. В науке такое состояние называется когнитивным диссонансом.

Если кому-то покажется, что автор романа намеренно, во имя остроты фабулы, сгущает краски, сталкивая в сознании больного подростка несовместимые мотивы и жизненные планы, то это напрасно.

А мы сами-то здоровы? Как нам самим преодолеть смуту в сердцах и хаос в головах, когда у нас на Бутовском полигоне бок