Дресс-коды. 700 лет модной истории в деталях - Ричард Томпсон Форд

наделал огромных долгов и поссорился с начальством и в министерстве иностранных дел, и в секретной службе. Поэтому его отстранили от должности и приказали вернуться во Францию, чтобы ответить на обвинения в растрате и предательстве[204]. Лишившись королевской милости и опасаясь заключения в Бастилию, д’Эон нарушил приказ и остался в Лондоне, где опубликовал первый – как он угрожал – том серии памфлетов, в которую должна была войти вся его тайная дипломатическая корреспонденция.

В результате шевалье стал мелкой знаменитостью в Англии и пользовался защитой британского правительства. Французы оставили попытки арестовать его, и король тайно снова нанял его на секретную службу, определив куда более существенное жалованье. Создав себе репутацию предателя и врага Франции, он стал еще более ценен как шпион[205].

Но у д’Эона была более серьезная проблема, чем угроза экстрадиции. Стали циркулировать слухи, вызванные, возможно, его предыдущей миссией в России, о том, что на самом деле шевалье – женщина.

Шевалье д’Эон на карикатуре того времени

Французское общество пришло в волнение, когда появилось «последнее неопровержимое доказательство», что д’Эон женщина. Тем временем в Лондоне букмекеры принимали ставки 3:2, что шевалье женщина. Вместо того чтобы отрицать обвинения, д’Эон отказался удостоить их ответом, вызвав еще больше домыслов. В мае 1772 года агент секретной службы прибыл в Лондон, чтобы расследовать обвинения, и доложил, что шевалье действительно родился женщиной.

Людовик XV скончался в 1774 году, и секретная служба, как и королевское покровительство, умерли для д’Эона вместе с ним. В 1775 году представитель французского правительства обратился к д’Эону с требованием вернуть все документы, связанные с его шпионской деятельностью. В ответ шевалье потребовал, чтобы ему дали возможность вернуться во Францию героем или героиней. Здесь отчеты разнятся. Согласно одному отчету об истории д’Эона, французские власти использовали слухи о половой принадлежности шевалье и потребовали, чтобы он жил как женщина. Следовательно, для него была закрыта дорога в политику, так как женщинам еще только предстояло получить право служить своей стране наравне с мужчинами. Таково было условие его возвращения и иммунитета перед законом.

В альтернативном отчете историка Гэри Кейтса говорится, что д’Эон ловко срежиссировал свой гендерный переход, распустив слухи о том, что он женщина, и намеренно подогревал их, чтобы история его похождений в Англии стала более выгодной для него.

Эта версия, ставшая общепринятой в то время, заключалась в том, что на самом деле д’Эон «родился женщиной… [и] был воспитан как мальчик отцом, мечтавшим о сыне. Он преуспел как дипломат и как солдат, и вот теперь был принужден новым королем и правилами приличия вернуть облик своего пола по рождению»[206].

Эта история должна была позволить д’Эону вернуться во Францию в качестве «героини, которой пришлось одеваться… как мужчине, чтобы совершить патриотические деяния для Людовика XV» на манер Жанны д’Арк, а не как женоподобному аферисту, предавшему свою страну[207].

Пока власти расходились во мнениях по поводу причины перехода д’Эона в другой пол, по всем отчетам шевалье оказалось не слишком легко вписаться в образ жизни женщины на закате старого режима во Франции. В 1777 году после приказа явиться в женском платье д’Эон, как стало известно, пожаловался: «Я все еще не знаю, что мне нужно… Я знаю только, что одеть даму с головы до ног сложнее, чем полк драгунов». Когда мадемуазель д’Эон обратилась за дозволением снова надеть драгунский мундир и участвовать в американской Войне за независимость, ее заключили под стражу и держали до тех пор, пока она не согласилась принять то, что ее современники воспринимали как ограничения и сковывающую одежду женского пола.

Французская революция смела дресс-коды старого режима, но д’Эон это не помогло. Новое правительство 29 октября 1793 года постановило, что «никто из представителей обоих полов не может заставить гражданина, мужчину или женщину, одеваться особым образом…» Но при этом в декрете уточнялось: «Каждый свободен носить наряд или одежду, подходящие его или ее полу, которая ему или ей нравится»[208]. Французские дресс-коды продолжали требовать от д’Эон одеваться и вести себя так, как общество требовало от женщины.

Хуже того, после революции ей прекратили выплачивать пенсион, и вскоре она осталась без средств к существованию. Она вернулась в Англию, где вела скромный образ жизни, выступая, в качестве диковины, на турнирах как амазонка-фехтовальщица, одетая в пышные юбки. Д’Эон умерла в одиночестве и нищете.

Когда тело готовили к погребению, на вопрос, мучивший французских дипломатов, русских аристократов и лондонских букмекеров, наконец был дан точный ответ. У д’Эона были «мужские органы, во всех отношениях идеально сформированные».

Как пишет историк Саймон Берроуз, д’Эон сделал в Англии внушительные долги[209]. Когда ему предложили способ сбежать от кредиторов и вернуться во Францию, «д’Эону практически ничего не оставалось, как согласиться… Он нуждался в деньгах… А в Британии он рисковал оказаться в тюрьме как должник». Он собрал «одну из самых больших коллекций феминистских трудов в Европе» и поверил в то, что женщины были от природы добродетельнее мужчин.

По собственному выбору, случайно или по принуждению женское платье дало д’Эону возможность посмотреть на мир мужчин глазами женщины.

* * *

С конца Средних веков зарождавшаяся мода трансформировала одежду из символа социального статуса и традиционной вассальной зависимости в утверждение индивидуальной идентичности. По мере того как люди утверждали собственную личность через одежду, перерабатывая старые дресс-коды, чтобы создавать новые современные значения, они в конечном итоге неизбежно должны были найти новое применение самому мощному вестиментарному символизму из всех – символизму пола[210].

Так как мужская одежда была более изысканной и экспрессивной, чем женская, нетрадиционное использование гендерной одежды позволило женщинам создать новые значения. Это могла быть благочестивая женщина, ищущая духовного просветления, ведущая священную войну в одежде рыцаря или пилигрима, или бунтарка, выражавшая свое презрение к социальным ограничениям, начав носить сексуально экспрессивную мужскую одежду[211].

Шевалье д’Эон был лихим молодцом, неотделимым от основанной на чести системы ценностей старого режима. Он был мужчиной, жившим на широкую ногу и имевшим экстравагантные вкусы. Его подвергли наказанию за то, что он импортировал неимоверное количество вина, и за общее расточительство, пока он работал в Министерстве иностранных дел. Находясь в Лондоне, он наделал таких долгов, что некоторые не сомневались, что он сбежал во Францию, чтобы не оказаться в долговой тюрьме. Его жизнь дерзкого авантюриста, воинская доблесть и бросающиеся в глаза излишества считались нормой при дворе Людовика XV, но не в мире конца XVIII века. Этот мир д’Эону предстояло более ясно увидеть в Лондоне, где великое мужское отречение началось и уже зашло достаточно далеко. Возможно, д’Эон начал считать себя плохим парнем, так как само понятие «достойный мужчина» изменилось.

Хотя французское общество восприняло кавалершу д’Эон как героиню наподобие Жанны д’Арк, ее попытки снова войти в политическую жизнь Франции пресекались на каждом шагу. Ее принуждали уйти в монастырь и говорили, что брак был бы для нее, как и для всех женщин того времени, единственным шансом иметь хоть какое-то влияние[212].

Показательно, что даже после этого потребовался королевский указ, чтобы отнять у нее столь дорогую ее сердцу форму драгуна. Она многократно и безуспешно подавала прошения, чтобы ей вернули законное право снова эту форму носить. Жан-Жак Руссо настаивал на том, что иглой и шпагой не могут владеть одни и те же руки. Это утверждение строго разграничивало гендерные роли. Пятнадцатью годами позже кавалерша д’Эон фехтовала в платье. К сожалению, женская одежда д’Эон работала против нее.

Глава 8

«Рациональное платье»

О неудобстве блумерсов, о туго зашнурованных корсетах, сорочках с крахмальными воротничками и костюмах с короткими брюками

КАВАЛЕРША Д’ЭОН СТАЛА ФЕМИНИСТКОЙ, пытаясь избавиться от тяжелых, устаревших платьев, которые сковывали женщин ее времени. Феминистки XIX века вели похожую битву, применяя принципы эпохи Просвещения к традиционной одежде, чтобы реформировать женское платье.

Одним из самых ранних протестов против традиционной гендерной одежды был протест Амелии Блумер,