Культура Урала - Андрей Эдуардович Мурзин

и приемы ведения традиционных промыслов. Есть сведения, что русские крестьяне, проживавшие рядом с вишерскими и лозьвинскими манси, освоили их способ ловли рыбы, а охотники перенимали форму нарт и плотов, удобных для сплава и перевоза по горным речкам.

Постепенно развивая хозяйственную деятельность, занимаясь земледелием, русские поселенцы приучали к этому и местных жителей. Так, в «Кратком известии о пермских чердынских вогуличах, собранном Его Высокопреподобием Свияжского монастыря архимандритом Платоном, фамилии Любарским» за 1788 г. написано: «Ближе к русским живущие начинают держать при ортах по 1–2 коровы. Покупают у чердынских купцов муку ржаную и ячменную. Однако же не все женщины умеют из муки печь хлеб»39.

По мере общения с русскими крестьянами происходило видоизменение традиционного народного жилища, а иногда и полная его замена русским типом домостроительства. Довольно значительными были взаимовлияния в одежде. Так, манси переняли у русских различные виды нательной одежды, в частности женские сарафаны, но сохранили свои национальные головные уборы. Русские же заимствовали приспособленную к местным условиям меховую одежду. Все это позволяет говорить о взаимодействии народов, проживающих в сходных природных условиях.

Исследуя характер взаимовлияния материальной культуры русских и коми-пермяков, профессор Г. Н. Чагин приводит примечательный пример. Подвергшиеся во второй половине XIX века нивелированию под воздействием городской среды и рыночных отношений многие элементы культуры русских крестьян продолжали сохраняться в среде коми-пермяков вплоть до 1930-х гг., поэтому коми-пермяки выступили как бы хранителями русских этнокультурных традиций40.

Культура башкир и татар во многом определялась «принадлежностью к мусульманской общине. У марийцев и удмуртов, несмотря на активные процессы христианизации, сохранялись родовые культы, в основе которых лежало поклонение предкам, а также элементы язычества»41. Как отмечают исследователи, влияние русских заметнее проявилось в повседневном костюме марийцев, чем в обрядовом, роль которого в жизни крестьян определялась сохранявшимся языческим мировоззрением.

У удмуртов, проживавших на Среднем Урале, сложились тесные связи с башкирским и русским населением, что нашло свое выражение в формах материальной культуры. Ученые-этнографы отмечают заимствования в одежде, устройстве и планировке жилища. Большее влияние испытали они от башкир в силу более ранних и тесных контактов, чем с русскими, что нашло свое выражение в декоративно-прикладном искусстве: в характере орнаментации и цветовой гамме, композиционных построениях рисунка, материале и технике вышивки, узорном ткачестве, художественной обработке дерева. Ассимиляционные процессы, как правило, более интенсивно проходили среди близко проживающих народов, исповедовавших мусульманство, – башкир и татар Осинского и Красноуфимского уездов.

Отечественная историческая наука постепенно приходит к признанию того, что в Российской империи была продуманная национальная политика. Она включала в себя структурирование пространства государства без четкой фиксации этнических границ, сложную систему отношений между центром и окраинами, имперской властью и локальными сообществами, асимметрию административно-правовых систем, способность государства обеспечивать стабильность в этнически и культурно разнородном обществе, государственный гражданский национализм с его постулатами народного суверенитета, российскую идентичность, сам феномен российского народа, составными частями которого веками являлись разные национальности.

Население в Российской империи классифицировалось прежде всего по вероисповеданиям, а не по этническому признаку, где великороссы не имели выраженного статуса имперской нации, где национальные окраины сохраняли обычное право и традиционную хозяйственную организацию при их постепенной интеграции в общую экономическую жизнь страны. Власть оказывала содействие культурно-образовательному росту местного населения, а национальные элиты инкорпорировались в правящую российскую элиту, составляя в XVIII-XIX вв., едва ли не половину русского дворянства, офицерского корпуса царской России и высшей российской бюрократии.

«Разумеется, отношения между народами, – как пишут исследователи, – не всегда были идиллическими, но в принципе они строились на основе добрососедства и партнерства. Экономическая выгода и христианское миссионерство в российской экспансии были выражены намного слабее, чем в политике стран Западной Европы. В Российской империи нерусские народы жили бок о бок с русскими, контактировали и оказывали взаимное влияние друг на друга»42.

Можно взять в качестве примера бывших кочевников башкир, отношения с которыми на Урале у переселенцев длительное время оставались наиболее напряженными. Нападения башкир на рудники и заводы Южного и Среднего Урала продолжались весь XVIII в. Башкирское сопротивление достигло своего пика в период Пугачевщины. Но уже в том же XVIII в., «после полосы антирусских восстаний, вызванных первым «шоком» русской промышленной колонизации и новых административных порядков, башкирское население не только успешно осваивало земледельческие занятия, но и широко привлекалось к горнозаводским работам. В XIX в. рабочие из татар, башкир и коми были обычным явлением на уральских заводах»43.

Башкирскими рудоискателями были открыты сотни месторождений железной и медной руды, серебра, золота, горного хрусталя и др. Признавая роль башкир-рудознатцев в развитии горнозаводской промышленности Урала, академик И. И. Лепехин писал: «Можно по справедливости об них сказать, что медные и железные заводы в Урале, так и выгодные места по большей части башкирцам долженствуют»44.

Башкиры, татары, чуваши, марийцы и другие нерусские народы края постепенно вовлекались в сферу горнозаводской промышленности. Сначала это были подсобные работы по добыче и перевозке руды, заготовке для заводов топлива, его перевозке и т. д., а в XIX в. на некоторых заводах, рудниках, приисках работали уже квалифицированные рабочие из башкир, а также рабочие из татар или коми.

В более широких масштабах на вспомогательные и внезаводские работы привлекались чуваши. По свидетельству академика П. С. Палласа, на Златоустовском заводе в 1770 г. трудились около 1500 наемных работников из чувашей Казанской губернии, а в конце XVIII в. на заводах Лугининых работало около 5 тыс. наемных чувашей.

Вообще, горнозаводское население не было однородным ни в этническом, ни в социальном отношении. В начале XIX в. на Урале числилось 85,8 тыс. душ мастеровых и 252 тыс. душ приписных крестьян, трудившихся на вспомогательных работах при заводах45. К концу XVIII в. на территории Среднего Урала официально существовало уже семь городов (Верхотурье, Туринск, Екатеринбург, Красноуфимск, Алапаевск, Ирбит, Камышлов) и десятки «заводов»-поселков (их жители составляли 33,65% населения края).

В 1850 г. на горнозаводском Урале насчитывалось более 30 поселков с населением свыше двух тысяч человек. Численность живших в городах мастеровых и непременных работников выросла за первую половину XIX в. в 4,4 раза. «С одной стороны, они не относились к свободным горожанам, а с другой – играли все более активную роль в хозяйственной жизни городов, конкурируя не только с мещанами, но и с купцами»46.

Горные округа как производственно-хозяйственные образования определяли характер расселения и организации труда на «заводах» с окружавшими их мелкими населенными пунктами при рудниках, флюсах, местах лесозаготовок и углежжения, приисками и пристанями, а также