Благородство духа. Утраченный идеал - Роб Римен

было оснований ожидать чего-либо необычного от поездки в некоторые американские города и университеты в ноябре 2001 года. Один из наиболее волнующих и впечатляющих аспектов моей работы для Нексус-института — международные встречи с интеллектуалами, которых мы приглашаем приехать для чтения лекции на ежегодной конференции. Нам нужно предварительно обсудить с каждым содержание его лекции или тему общей дискуссии. Тема предстоящей конференции уже была установлена: The Quest of Life. Part II. Evil [Поиски в жизни. Часть II. Зло], — так же как имена участников. Среди прочего была запланирована встреча в Нью-Йорке с литературоведом и знатоком Мелвилла Эндрью Делбэнко, я с интересом ожидал также встречи с Джоном Коутзи в Чикаго. Кроме того, я надеялся увидеть в Стэнфорде биографа Достоевского Джозефа Фрэнка, а также познакомиться с Ричардом Рорти. Участие Михаила Игнатьева, уже с самой первой конференции тесно связанного с Нексус-институтом, и Дэниела Голдхагена было прекрасным поводом еще раз посетить Гарвард. Все встречи, я знал, будут необыкновенно приятными, интересными и поучительными. Рассчитывать, что они окажутся незабываемыми, пожалуй, было бы чересчур.

К счастью, и в деловой поездке не каждое собеседование обязательно должно быть работой, и я особенно радовался обеду с Элизабет Манн-Борджезе в знаменитом Ривер-кафе вечером того же дня, когда я прилетал из Амстердама в Нью-Йорк. Наш разговор давно уже был помечен в моей записной книжке, но даже и эта встреча вовсе не давала повода ожидать большего, чего-то большего,

нежели приятной беседы со старинной знакомой. Боюсь, и это беда нашего времени, далеко не многие знают, кто такая Элизабет Манн-Борджезе. Стоит в разговоре с кем-либо назвать ее имя, и обычно ловишь на себе вопрошающий взгляд. Я тут же добавляю: «Это младшая, любимая дочь всемирно известного писателя Томаса Манна». При этом я сознаю, что мое пояснение прежде всего говорит о том, сколь значителен для меня Томас Манн, но никоим образом не свидетельствует о заслугах его младшей дочери. Я в большей степени отдам должное Элизабет, если замечу, что Эл Гор своим фильмом An Inconvenient Truth [Неудобная правда] продолжает дело, начатое Элизабет Манн-Борджезе.

Поскольку вечер в Ривер-кафе оказался совсем не таким, как я ожидал, это побуждает меня более подробно рассказать о женщине, которой в значительной степени обязана своим возникновением эта книга.

Она родилась в 1918 году в Мюнхене, бежала в 1933-м с родителями в Швейцарию и в 1938-м вместе с ними эмигрировала в Соединенные Штаты. В 1939 году в Принстоне она вышла замуж за итальянского ученого-литературоведа, политического активиста и известного антифашиста Джузеппе Борджезе, в браке с которым родила двух дочерей. Во время войны они вместе с мужем были душой движения, ставившего себе целью обеспечение послевоенного мира посредством учреждения всемирной федерации и разработки всемирной конституции. Среди прочих, они могли рассчитывать на поддержку Ганди, Сартра, Альбера Камю, Бертрана Расселла, Альберта Эйнштейна и Томаса Манна. В середине 60-х — муж, бывший значительно старше ее, к тому времени уже скончался — Элизабет поняла, что этот идеал был полнейшей утопией, и решила посвятить себя тому, что более непосредственно касается человека: защите окружающей среды. Элизабет Манн-Борджезе стала единственной женщиной, вошедшей в небольшую группу, основавшую Римский клуб, первую международную организацию, придававшую вопросам экологии политическую остроту, в старании дать человечеству сознание того, что окружающая среда находится под угрозой и мы все несем ответственность за ее защиту. Но и деятельность Римского клуба оказалась недостаточно эффективной, и Элизабет стала одним из инициаторов создания IOI, International Ocean Institute [Международного океанографического института]. IOI присоединился к конвенции ООН, устанавливавшей, что не отдельные государства, а всё человечество владеет морями и несет за них ответственность. Принятие конвенции Генеральной Ассамблеей ООН в 1982 году и ее ратификация в 1994-м (без участия США) произошли главным образом благодаря усилиям Элизабет Манн-Борджезе. Она разговаривала со многими людьми, и они оставались под впечатлением ее интеллигентности, страстной увлеченности и обаяния. Встреча с Элизабет — это встреча с XX столетием. В обширный круг ее друзей входили Владимир Горовиц (в юности, когда она еще надеялась концертировать как пианистка, она взяла у него несколько уроков игры на фортепьяно), Бруно Вальтер, Альберт Эйнштейн, Херманн Брох, Джавахарлал Неру, Индира Ганди, У.Х. Оден, Агнес Майер, Игнацио Силоне, Роберт Хатчинс, Роджер Сешонз и немало других.

Когда мы встретились с ней впервые, ей было 80 лет и она жила у моря, в Галифаксе, в Новой Шотландии, где всё еще была профессором международного морского права на политическом факультете университета Делхаузи.

Я пригласил ее прочитать весной 1999 года ежегодную лекцию в Нексус-институте и предложил тему: Мое время. В 1950 году ее отец, которому тогда было 75 лет, выступив с лекцией под этим названием, рассказал о своей волнующей жизни. Мне казалось стоящим делом почти полвека спустя послушать рассказ его дочери — о ее жизни. Сначала она колебалась: «Не могу же я подражать своему отцу!» Но мне удалось ее убедить, и 12 мая 1999 года она прочитала незабываемую лекцию в переполненном зале — в первом ряду сидели ее величество королева Беатрикс и тогдашний премьер-министр Рююд Любберс, друг и политический соратник Элизабет. Наша дружба укрепилась, мы регулярно беседовали, и, когда в июне 2001 года выяснилось, что в ноябре мы оба должны быть в Нью-Йорке, мы сразу же назначили встречу: в среду, 7 ноября, в 19.30 в Ривер-кафе.

III

Из-за двух событий, которые невозможно было предвидеть заранее, обед в Ривер-кафе оказался совсем не таким, каким я его представлял, отмечая в записной книжке соответствующие имя, время и место.

Прежде всего — это И сентября. Никогда не забуду вид Нью-Йорка в день, когда после долгого перелета я около шести вечера вышел на улицу, чтобы немного прогуляться перед ужином. Город, который никогда не спит, спустя почти два месяца после роковой даты был погружен во тьму, холоден, но главное — пуст. Не считая нескольких такси, почти никакого уличного движения; да и таксисты много не заработали бы, потому что пешеходы исчезли. Нью-Йорк превратился в нечто пустынное, он походил на покинутое поле битвы. В Сохо я зашел к знакомым, но не застал их дома. Потом из чистого любопытства направился к Западному Бродвею, в сторону Ground Zero. Не знаю, так ли оно было на самом деле или меня морочила фантазия, но вдали, там, где должен был находиться Ground Zero, я увидел гигантское, закрывающее все небо черное облако. «The horror! The horror!» [«Ужас! Ужас!»] — вопль из конрадовского Heart of Darkness [Сердца