Русский анекдот: текст и речевой жанр - Елена Яковлевна Шмелева

интерес, в том числе лингвистический, поскольку многие из них имеют языковую основу (в частности, нередко комический эффект создается в результате «языковой игры») 2.

Однако, как показывает материал, используемые в анекдотах механизмы юмора не составляют исключительной принадлежности именно жанра анекдота. По существу, семантические механизмы, создающие комический эффект, одни и те же в комедиях, юмористических новеллах, анекдотах, шутках, частушках и т. п. Более того, нередко эти механизмы оказываются одинаковыми для разных языков и культур.

Для нас же в этой книге главный интерес составляет специфика анекдота как чрезвычайно распространенного жанра современной русской устной речи и определяемые этой спецификой языковые свойства текста анекдотов. Если и проводится сопоставление современных русских анекдотов с другими комическими жанрами, с анекдотами других эпох и других народов, то не для констатации сходства (одинаковых мотивов, сюжетных ходов, сходных персонажей), а для выявления различий (в частности – в языковом оформлении).

[1. Ср. также предложения О. С. Иссерс и Н. А. Кузьминой [2000] относительно использования анекдота в качестве средства речевой диагностики при обучении русскому языку иностранцев.]

[2. Именно семантическим механизмам юмора посвящено фундаментальное исследование В. Раскина [Raskin 1985]. Языковая игра на русском материале подробно анализируется в книге В. 3. Санникова [1999].]

Сказанное можно иллюстрировать на примере следующего анекдота, который рассказывался в Москве в 70-е гг. XX в.:

• Пожар в публичном доме. Все кричат: «Воды! Воды!» Из комнаты номер 17 выглядывает безупречно одетый английский джентльмен и с достоинством говорит: «А в семнадцатый – пиво!»

Можно было бы обратить внимание, что очень похожая история приводится в записных книжках П. А. Вяземского:

• Была приятельская и помещичья попойка в деревне ** губернии. Во время пиршества дом загорелся. Кто мог, опрометью выбежал. Достопочтенный А. выбежать не мог: его вынесли и положили наземь на дворе. Послышались встревоженные крики: воды, воды! Спросонья А. услышал их и несколько сиповатым голосом сказал: «Кому воды, а мне водки!» (рассказано свидетелем).

Но сама по себе констатация сходства не представляет для нас интереса. Важно, что рассказанная Вяземским история не могла бы без изменений в языковом оформлении рассказываться как анекдот в современном смысле слова. Решающим здесь оказывается то, что Вяземский излагает историю как происшедшую в действительности. Это подчеркивается замечанием в скобках: рассказано свидетелем. Но и без этого замечания языковое оформление истории позволяет трактовать ее как рассказ о реальном событии: вводное предложение, задающее экспозицию и место действия, повествование в прошедшем времени и т. д. Напротив того, современные анекдоты отличаются от внешне похожих жанров: баек, юмористических историй, бытовых сказок, а также от литературных и исторических анекдотов – тем, что это всегда рассказ о том, чего на самом деле не было (и, как правило, и не могло быть). В анекдотах персонажи свободно перемещаются во времени (так что в одном анекдоте могут встретиться деятели, принадлежащие разным эпохам), попадают в фантастические ситуации, отличаются сверхъестественными физическими способностями, а их поведение часто психологически недостоверно с точки зрения законов психологии повседневной жизни. Более того, нереальность происходящего должна быть очевидна слушателям; в противном случае возможен вопрос: «Это анекдот или на самом деле было?» – и рассказчика постигает частичная коммуникативная неудача.

В целом можно заметить, что для функционирования приведенного анекдота в современной русской языковой среде наличие в записных книжках Вяземского похожей истории никоим образом не существенно. Ни от рассказчика, ни от аудитории не предполагается знакомства с историей, рассказанной Вяземским. Это же в еще большей мере касается следующей истории, рассказанной в «Записках декабриста» Н. И. Лорера (цитируется по сборнику [Курганов, Охотин 1990]):

• Лев Пушкин пьет одно вино, – хорошее или дурное, все равно, – пьет много, и никогда вино на него не действует. Он не знает вкуса чая, кофея, супа, потому что там есть вода… Рассказывают, что однажды ему сделалось дурно в какой-то гостиной и дамы, тут бывшие, засуетившись возле него, стали кричать: «Воды, воды!» – и будто бы Пушкин от одного этого ненавистного слова пришел в чувство и вскочил как ни в чем не бывало.

Сходство мотивов и одинаковый языковой механизм создания комического эффекта очевидны. Но констатация этого сходства нисколько не приближает нас к пониманию специфики современного русского анекдота как особого речевого жанра.

Итак, мы не имеем в виду уделять специальное внимание языковым механизмам создания комического эффекта. В то же время сказанное не означает, что мы во всех случаях будем последовательно игнорировать природу анекдота как речевого жанра, для которого комический эффект является конституирующим свойством. В той мере, в какой это оказывает влияние на подачу того или иного анекдота в русской речевой общности, мы можем учитывать и его генезис, и исторические модификации, и используемые в нем языковые механизмы комического, и межжанровые связи. Однако не это оказывается в центре нашего внимания.

0.2. Методологические замечания

Как уже говорилось, объектом описания служат русские анекдоты 60-90-х гг. XX в. Иными словами, мы имеем дело с речевой практикой культурно-языковой общности, к которой принадлежим сами. Тем самым появляется возможность опираться не только на наблюдение, на данные, полученные от информантов, но в первую очередь на собственную языковую интуицию, позволяющую отличить правильное построение текста анекдота от неправильного. Для нас оказывается важным и кладется в основу описания не только тот факт, что некоторый текст рассказывался как анекдот в рассматриваемый период времени, но и принципиальная возможность или невозможность того, чтобы данный текст был рассказан как анекдот без необходимой адаптации. При этом для некоторых текстов такая адаптация может быть минимальной и сводиться к небольшим формальным модификациям (изменения грамматического времени, порядка слов и т. п.); в других случаях необходимы более существенные изменения. Но важно, что рассказчик, если он владеет правилами построения речевого жанра анекдота, производит формальную адаптацию почти автоматически, не задумываясь. Если же она не произведена, у слушателей остается недоумение или ощущение «неправильности», отклонения от нормы. В настоящей книге делается попытка экспликации упомянутых правил построения анекдота и описываются способы адаптации к требованиям речевого жанра.

Иначе говоря, наше восприятие языковых фактов сходно не с восприятием полевых исследователей (фольклористов, полевых лингвистов, социолингвистов), исследующих интересующий их феномен со стороны и вынужденных опираться на показания информантов, а с тем, как лингвист воспринимает факты родного языка, в котором он сам способен отличить приемлемое высказывание от неприемлемого и на котором он может построить неограниченное число новых правильных высказываний.

[3. Заметим, что возможно исследование анекдота полевыми методами. Оно оказывается уместным, например, при социолингвистическом описании рассказывания анекдотов, а