Вестница смерти – хозяйка судьбы. Образ женщины в традиционной ирландской культуре - Татьяна Андреевна Михайлова

героя, в ходе которой он обучается воинскому искусству, приобщается к половой жизни (Уатах, а также побежденная им великанша Айфе) и, третье, обретает будущее посредством его сакрализованной вербализации. Интересно, что, как и пророчество Федельм, пророчество Скатах тоже ориентируется скорее на визуальный код, по крайней мере в начале: его первая строка, Fochen, a scíthbúaignigi— «Привет (тебе), устало-победному» – показывает, что в состоянии имбас Скатах начинает видеть образ Кухулина в будущем. Но данный яркий зримый ею образ, а точнее – серия картин, на которых запечатлены подвиги героя и его ранняя гибель (как говорит Скатах – в 33 года), развертывается, как нам кажется, скорее в ее мозгу, и затем этим будущим она наделяет своего ученика. Иными словами, вербализуя будущее Кухулина, она одновременно и создает его, и, предрекая ему его судьбу, она и наделяет его ею. Ср. как аналогичным образом воспринимается предречение Бадб в саге Разрушение Дома Да Хока и, видимо, так же понимает слова Федельм и сама королева Медб. Как отмечают Гюйонварх и Ле Ру, Медб обращается к Федельм с просьбой о пророчестве несколько раз, потому что «хочет изменить его в лучшую сторону» [Le Roux, Guyonvarc’h 1986, 178]. Очевидно, как и в эпизоде с пророчеством Скатах Кухулину, предречение Федельм воспринимается адресатом как своего рода «креация будущего», что в целом для традиции ирландской (да и не только) является достаточно общим местом. Как мы в свое время уже имели случай писать:

В том, что касается жизни, смерти и судьбы каждой отдельной личности в раннем кельтском обществе, то наличие в нем жрецов-медиаторов, облеченных сакральным знанием о будущем, было также связано с представлением о том, что именно они этим будущим управляют и во многом влияют на него. Данная модель, при которой между этим миром и миром «иным» (в самом широком смысле этого слова) находился облеченный сакральной властью и знанием медиатор, в почти неизменной форме сохранилась и в ранней кельтской церкви. Так, например, ирландский король Диармайд мак Кербалл (VI в.) получил верховную власть в стране благодаря тому, что помог святому Киарану построить монастырь Клонмакнойс и дал ему для этого землю. Как говорится об этом в хронике, «в благодарность Киаран предсказал Диармайду, что тот станет верховным королем». В самой данной фразе, безусловно, содержится противоречие: если мы будем считать будущее человека уже «начертанным», то его поступки, как кажется, не смогут изменить того, что ему суждено, независимо от того, будет это будущее вербализовано кем-то или нет. Поэтому сочетание слов «предсказал в благодарность» звучит абсурдно. Совершенно очевидно, однако, что в понимании носителей данного предания Киаран не столько предсказал верховную власть Диармайду, сколько создал для него, пользуясь своими возможностями, особую благоприятную ситуацию, при которой тот смог занять верховный трон.

[Михайлова 2001, 102]

Понимание пророчества как креативного акта особенно ясно проявляется в саге Видение Фингена (русск. пер. см. в [Предания и мифы… 2023]), в которой рассказывается о том, как каждую ночь на Самайн (начало нового года – сакрализованное антивремя) к Фингену являлась женщина из сидов по имени Ротниам (Rothniam ‘сверкающее колесо’) и предрекала разного рода чудесные явления, которые в эту ночь произойдут (хлынет тот или иной поток, откроются дороги, родятся славные сыновья, появятся озера и проч.). Некоторые из этих «чудес», как явствует из текста, уже имели место, однако, будучи не названными и не явленными, до «пророчества» Ротниам оставались для людей и не существующими. Рассказывая о них, «пророчица» Ротниам (женщина из сидов, то есть также представительница побежденного народа, а для компилятора текста – посланница Иного мира) как бы открывает их для людей, а называя их имена (озер, рек и проч.) – включает эти объекты в их доместицированное пространство, и, более того, – мы как можем интерпретировать весь текст – отчасти это пространство и создает.

Интерпретация пророчества как креации, как нам кажется, подтверждается и на уровне чисто терминологическом. Как было убедительно продемонстрировано X. Вагнером, др. – ирл. fáith (лат. vates – кельтск. займет.) приобретает значение «пророк» относительно поздно и, отчасти, именно под латинским влиянием. Исходное значение в данном случае он реконструрирует как «поэт-создатель» (см. об этом, а также – о соотнесении с германскими корнями [Wagner 1970]).

Возможно, отчасти с аналогичным явлением мы сталкиваемся и в саге Вторая битва при Маг Туиред, которая завершается тем, что Морриган и Бадб возвещают о битве и победе над фоморами и затем в знак наступления на острове нового периода (на этот раз – времени правления Племен Богини Дану) предрекают «конец света и всякое зло, что случится в ту пору, каждую месть и болезнь». С одной стороны, это можно трактовать как проекцию на будущее проклятия племенам, которые придут и завоюют Ирландию (сыновья Миля), с другой – это то же самое «наделение судьбой», родственное креативному акту.

В последнем случае, наверное, дело обстоит сложнее, и «злые пророчества» богинь земли требуют более сложной интерпретации, по крайней мере они не полностью укладываются в схему «прорицание = креация». Однако, например, уже описанный нами выше эпизод с Ивил, предрекшей Бриану Бору гибель во время битвы при Клонтарфе, безусловно, будучи одновременно реализацией темы одинокой женщины, появляющейся перед королем перед битвой, является и воплощением темы креации будущего посредством его вербализации (она предрекает, что наследником Бриана станет тот из его сыновей, которого он первым увидит утром). Аналогичные функции выполняет и таинственная девушка, воплощающая в себе Власть, в саге Видение призрака: она подает королю Конну особый символический напиток «красный эль» (dergfhlaith), символизирующий королевскую власть, а затем повторяет вслед за явившимся призраком имена всех королей, которые будут править Ирландией вслед за ним (см. [Dillon 1994, 12–14]). Тема «женщины-питья» и «женщины-власти» для ирландской традиции очень характерна (и, отметим, детально разработана и в ирландистике), однако в данном случае для нас представляет интерес то, что в контексте предания о Бриане Бору и битвы при Клонтарфе Ивил начинает выполнять одновременно несколько функций. Так, она, как мы уже отмечали, входит и в парадигму «топоса одинокой женщины» (в контексте битвы она предрекает королю гибель), и в парадигму «предречение-креация», и отчасти выступает в роли сверхъестественной супруги правителя.

Несомненные параллели к данной теме присутствуют и в известном эпизоде из Книги захватов Ирландии, когда «сыновья Миля», прибывшие из Испании, встречают по очереди трех богинь, олицетворяющих Ирландию, – Банбу, Фодлу и Эриу, каждая из которых просит поэта Аморгена наречь остров ее именем, но лишь последняя, Эриу, обращается к нему с добрым приветствием, говоря при этом: «Давно уже провидели мудрецы ваш приход, и вам достанется этот остров до конца дней» (см. [Предания и мифы… 2023, 60–61]). Кроме темы ритуального овладения женщиной-землей, звучащей здесь скорее лишь в виде отголоска, мы вновь видим мотив предречения-креации, в данном эпизоде предстающий скорее как «предречение – благословение»; в любом