Белорусские мифы - Елена Левкиевская

на дереве их одежду (платье, сорочку, юбку, фартук, платок) — «она походит, погуляет и назад повесит». В белорусских быличках часто рассказывается о том, как умершая и ставшая русалкой дочь приходит на Троицкой неделе к себе домой и просит у матери свою любимую одежду, особенно в тех случаях, если девушку похоронили не в той одежде, в какой она просила.

Девушка из Пинщины. Беларусь (Полесье), 1911.

Muzeum Narodowe w Warszawie

В течение всей Троицкой недели русалки находятся на земле, а в следующий понедельник (это первый день Петровского поста) они собираются «табуном» на заключительные Розыгры или Розгары (то есть игрище, гульбище), после которых уходят с земли «на свои места» до следующей Троицкой недели. Русальска гульня происходит где-нибудь на лесной поляне или на месте сенокоса, где-то под большим дубом, где русалки играют, поют, кричат, хохочут, водят хороводы, угощаются, после чего исчезают.

Понедельник после Троицкой недели, начало Петровского поста, — последний допустимый день пребывания русалок на земле, в который нужно выпроводить их в «иной» мир с помощью специального ритуала «проводы русалки». В разных селах он совершался по-разному, но смысл его был один: время нахождения русалок среди живых людей закончилось, и теперь коллективными усилиями от них нужно освободить земное пространство, «шоб русаўки у сяло не ходили, шоб йих не було». В день «проводов русалки» говорили: «пайдем русалку праводить» (гомел.), «идем русалку палить» (гомел.) или «закопувать русалок» (гомел.). Этот обряд обычно представлял собой шествие жителей села (чаще всего неженатой молодежи) во главе с ряженой девушкой, изображавшей русалку. Девушка шла с распущенными волосами и венком на голове, в белой одежде, иногда увешанная с ног до головы лентами, зелеными ветками и травами. Вместо девушки могли нести сделанную из соломы и тряпок большую куклу-чучело, одетую в женскую одежду и называемую русалкой. Ряженую русалку или символизирующее ее чучело вели или несли через все село с песнями.

На Гряной неделе

Русалки сидели.

Провяду русалок

Из бору до бору,

В зелену дуброву,

Русалки щоб не лоскотали,

В зиму ни лякалы,

В летку ни пужали (гомел.).

Весенний праздник. Открытка, ок. 1910.

Muzeum Narodowe w Warszawie.

Потом вся процессия выходила за границу села — в поле, к реке или на кладбище, и там оставляли ряженую девушку или выбрасывали чучело. Изгнав русалку за пределы своего пространства, участники шествия со всех ног бежали назад в село с криками: «Цякайте [убегайте], бо русалка бягить с жалезным пральником!» (брест.), а ряженая девушка гналась за ними, стараясь кого-нибудь поймать. Считалось, что тот, кого поймала «русалка», будет несчастным. У белорусов Новгород-Северского уезда после того, как «прогнали русалок», ходили в лес, разводили костер, готовили яичницу, пили водку и пели:

Правадили русалочки, правадили,

Щоб ваны до нас не хадылы,

Да нашего житечка не ламили,

Да наших девачек не лавили.

Глава 3. Люди с демоническими свойствами и результаты их деятельности

Персонажи из этой главы — не мифологические существа, а обычные сельские жители, внешне ничем не отличающиеся от односельчан. Однако все они владеют тайными магическими знаниями, недоступными простому человеку. Людьми с демоническими способностями считаются ведьмы, колдуны, знахари и знахарки, шептуны, ворожки, гадалки, чернокнижники, «знающие» люди (представители отдельных профессий или пограничья традиционного сообщества — нищие, странники, цыгане).

Они могут насылать и снимать порчу, с помощью магических практик отнимать у соседей все виды хозяйственного прибытка, превращать людей в животных, лечить болезни, полученные магическим путем, обладать ясновидением, предсказывать будущее, управлять градовыми тучами и змеями, знаться с нечистой силой. Многочисленные магические способности определяются глаголами: знать, уметь, колдовать, ворожить, чаровать, ведьмарить, шептать, знахоровать, чухмарить.

Грани между «знающими» людьми трудноразличимы, а их названия могут менять свои значения. К примеру, в одних селах слова колдун и знахарь обозначают человека, занимающегося зловредными практиками («Знахор — тот же колдун, знахор — это чтобы плохое что-то сделать», брест.), а в других колдун вредит, а знахарь помогает людям. Знахарка может пониматься и как ведьма («Знахурка, ведьма, каўдунка — плохие, шаптуха — хорошая», гомел.), и как целительница, помогающая людям магическими средствами. Один и тот же персонаж может и вредить, и помогать: «Одна колдунья вробляе [приделывает, насылает чары], а другая одробляе [отделывает, снимает]» (с. Спорово Брестской обл.), хотя в целом ведьмы и колдуны осознаются как причиняющие зло, а знахари и шептуны/шептухи — как помогающие людям.

Основные признаки демоничности — это «связь с нечистой силой», «тяжелая, мучительная смерть» и посмертное «хождение», превращение в «ходячего» покойника. Они дают основание считать персонажа «вредоносным». Деятельность «помогающих» специалистов часто связывают с Божественной силой, а в рассказах о них отсутствуют мотивы «трудной смерти» и посмертного «хождения»: «Шаптухи с Божьей молитвой лечили, а знахоры занимались с нечистою силой» (с. Верхний Теребежов Брестской обл.).

Люди с магическими способностями, — один из самых популярных типов персонажей в Белоруссии. Особенность белорусской мифологии — «гендерная диспропорция»: основным «держателем» колдовского знания, безусловно, является женщина (в отличие, например, от севернорусской, где главная магическая фигура — это колдун). Представления о мужской ипостаси — колдуне — гораздо беднее и встречаются реже. Тех, кто снимает порчу, лечит сглаз, возвращает корове утраченное молоко, лечит детские болезни, часто не выделяют в отдельный тип персонажей, а называют просто: бабка, дед, тот, кто знает, кто умеет шептать.

Белорусская ведьма существенно отличается от ее «коллег» из других славянских традиций (например, от карпатской босоркани или балканской вештицы) — она выглядит как обычная женщина, а основной круг ее «обязанностей» сводится к отъему хозяйственного блага у других людей. Такие демонические черты, присущие ведьмам из юго-западных частей славянского мира, как двоедушничество, способность нападать на спящих людей и выпивать у них кровь, для белорусских поверий о ведьмах нехарактерны. Даже мотив полетов ведьмы на шабаш выражен здесь более бледно и скупо по сравнению с соседней польской традицией, где встречаются весьма красочные и подробные описания ведьминских разгулов.

Сохранились описания судебных разбирательств XVII–XVIII веков[27] с территории польско-белорусско-литовского пограничья по обвинению в чародействе и порче. К наборам чародейских практик, сохранившихся в актуальной белорусской традиции, относятся, например, обход дома жертвы и подбрасывание туда вредоносных предметов (ниток, палок, костей, медных денег и подобного), передача порчи через наговоренные пищу и питье, которые колдун