Александр Орлов - Героическая тема в русском фольклоре

Орест Миллер утверждал, что под «Идолищем» подразумевается язычество, Илья — это «изначально православный богатырь», который борется против язычества за торжество христианской религии (Илья Муром., с. 739–763). Халанский резко возражает против такого взгляда и видит в Идолище исторических татар. Каковы аргументы Халанского, можно судить по следующим примерам: русские вынуждены были содержать татарских послов. По Халанскому, это привело к созданию образа обжирающегося Идолища. Татары презирали нищих, и отсюда запрет нищенства, изданный Идолищем и т. д. (Великорусск. былины, с. 88–93). Веселовский почти полностью отождествляет былину об Идолище и Тугарине и обе возводит к «Сказанию о киевских богатырях» (Южнорусск. былины, X, с. 341–380), о чем говорилось выше. Лобода отождествляет Идолище данной былины с Идолищем былины о сватовстве Идолища (о ней см. ниже), что является несомненной ошибкой. Всев. Миллер основной интерес сосредоточивает на вопросе о том, какая версия древнее — киевская или цареградская. Этот вопрос решается Миллером в пользу цареградской версии. По нашим данным дело обстоит как раз наоборот. Идолище для Миллера — басурманство, турки. Он говорит: «Итак мы предполагаем, что первый слагатель былин имел в виду украсить национального богатыря самым славным „христианнейшим“ подвигом: Илья Муромец спас славный Царьград, город царя Константина и благоверной царицы Елены, от басурманства, убил Идолище поганое, обнасилившее царя, восстановил веру православную и ее атрибуты: петье-читье церковное и звон колокольный. Что можно было придумать лучшего, более говорящего сердцу русскому, чем этот подвиг народного богатыря?» (Очерки, II, с. 96). Итак, какой-то «первый слагатель», чтобы «украсить» подвиг Ильи, который без этого украшения недостаточно интересен, заставил Илью спасти святых Константина и Елену и восстановить в Константинополе церковное пение. В этом утверждении сказывается полная неспособность Миллера хоть в какой-то степени понять народный замысел. Не лучше и объяснение, данное Борисом Соколовым. По его мнению, подвиг Ильи действительно есть подвиг «христианнейший», но «Идолище» не турки, а языческий идол в самом буквальном смысле этого слова. Соколов даже уточняет, какой идол здесь повергается: это идол Велеса, который, по житию Авраамия Ростовского XV века, был свергнут этим ростовским святым (Былина об Идолище поганом. ЖМНП, 1916, май, с. 1–31).

Главное внимание было обращено не на Илью Муромца, а на Соловья-разбойника. Стасов утверждал, что наш Соловей восходит к среднеазиатскому Иельбегену. Одной головой он играет на дудочке, другой — поет, третьей — свистит и т. д. (Соч., т. III, с. 1111 и сл.). Ор. Миллер усматривал в посвисте Соловья вихрь, грозу, бурю, а его самого, его гнездо и дом определял как тучу, заслоняющую солнце, т. е. Владимира Красное Солнышко (Илья Муром., с. 254–306). Буслаев находит, что Орест Миллер в своих мифологических толкованиях зашел слишком далеко и что образ Соловья-разбойника объясняется гораздо проще. Соловей не что иное, как бортник, т. е. «древолазец», промышляющий дикий мед (Народная поэзия, с. 275–279). Халанский утверждал, что «все черты русской былины об Илье Муромце и Соловье-разбойнике покрываются соответствующими чертами сказания Тидрек-Саги о Тетлейфе» (Южнославянские сказания, I, 1893, с. 104). Ягич возводил Соловья к Соломону на том основании, что Соломон «възгроди себе град в древесех плетеных вельми мудро» (Arch. f. slav. Phil., I, 1876). Потебня высказал мнение, что Соловей-разбойник действительно разбойник, но не простой, а из ряда вон выходящий. Сидение на трех дубах и свист — поэтическая гипербола (Живая старина, 1891, III, с. 125–126). Всев. Миллер был твердо убежден, что былина о Соловье-разбойнике слагается из двух песен: одной — об освобождении Чернигова, другой — о встрече Ильи с Соловьем. На основании рукописной традиции Всев. Миллер считает возможным утверждать, что под Черниговом понимается не Чернигов, а Себеж, так как в «повестях» речь идет именно об освобождении Себежа. Миллер приводит и исторические данные. В 1535 году Себеж подвергся нападению со стороны поляков и литовцев. Их двадцатитысячное войско было разбито и частично утонуло подо льдом Себежского озера. В былине, правда, нет ни поляков, ни литовцев, ни сражения, нет также и озера, нет даже и города Себежа, но это для Миллера не существенно, так как он стоит на точке зрения, что исторические события в эпосе всегда искажаются (Очерки, I, с. 391–401). Позднее Миллер истолковал также эпизод встречи Ильи Муромца с Соловьем. По его мнению, Соловей — обыкновенный древнерусский разбойник. Его имя есть просто воровская кличка, данная ему за умение хорошо по-разбойничьему свистать. Отчество же свое былинный Соловей получил от татар. Его отчество «Рахматович», «Рахмантьевич», «Рахманов» и т. д. получилось, по Миллеру, из «вор Ахматович». Этот Ахмат в 1480 году ходил на Москву, долго стоял на реке Угре, был разбит и бежал. От него Соловей-разбойник будто бы и получил свое отчество. Исторический прототип Соловья — это упоминаемый в летописи разбойник Могута, который был пойман, приведен к Владимиру, где он «воскрича зело и многи слезы испущая из очию», поклялся покаяться. Этот крик кающегося разбойника в былине соответствует свисту. Такова теория Всеволода Миллера (Очерки, III, с. 91–135). Н. И. Коробка (Чудесное дерево и вещая птица. Живая старина, III, 1910, с. 189–214) видит в птице на дереве, и в том числе в Соловье-разбойнике, символ смерти. Река, у которой находится Соловей, — это река смерти, а Соловей-разбойник уподобляется античному Харону, сидящему у перевоза и отвозящему души в Аид.

К рационалистическому толкованию Соловья как разбойника в советское время примкнул В. И. Чичеров (Былина «Илья и Соловей» рассказывает о борьбе с разбоем. Историко-литературный сборник, 1947, с. 27). На такой же точке зрения стоит А. Н. Робинсон (ИКДР, II, с. 151).

Кроме названных, к ранним былинам сказочного характера могут быть отнесены еще следующие:

Глеб Володьевич. Купец Глеб Володьевич отправляет свои корабли в море. Буря заносит их в неведомую далекую землю («Арапскую» и др.). Здесь царствует Мария Кайдаровна. Она задерживает корабли Глеба и требует, чтобы он явился сам. Он приезжает, она предлагает себя в жены. Глеб ее предложение отвергает. Тогда она делает попытку его отравить. Глеб рубит ей голову.

Известно 6 записей этой былины (см. Астахова, т. I, с. 563. См. также Крюкова, II, 79). Былина примыкает к циклу былин о женах-колдуньях и отравщицах; герой их отвергает и уничтожает.

Сватовство Идолища. Купец из Арапской земли (Идолище, Вахрамей, Гребин Замойлович и другие) на своих кораблях приезжает в Киев и сватается к племяннице Владимира Марфе. Она вынуждена ехать с ним. По дороге на корабле она его опаивает. Взятые с собой богатыри убивают его, а Марфа с торжеством возвращается в Киев (Марк. 49, 79; Григ. I, 69; III, 100, 107; Онч. 73; Марк. Богосл. I, 14; Крюк. I, 14; Путил. 14 а, в и д). Детали былины раскрывают ее смысл. Образ Марфы — образ героической девушки, которая не может жить вне Руси у поганых и убивает своего супостата.

Соломан и Василий Окулович. Василий Окулович, царь «поганого царства Кудреванского» (Золотой Орды и др.), замышляет похитить у Соломана его жену. Он снаряжает в Иерусалим своего советника Ваську Торокашку. Васька заманивает Соломониду на корабль и увозит ее. Соломан отправляется вслед за ней. Свою дружину он оставляет за городом, в засаде. Соломонида уже предалась Василию Окуловичу. Она берет Соломана в плен, его приговаривают к смертной казни. Поднимаясь на виселицу, он трубит в рог, вызывая этим свою дружину, и казнит свою жену, Василия Окуловича и Ваську Торокашку. (Перечень вариантов и указатель литературы см. Астахова. Былины Севера, т. II, с. 794; Шахм. 5.) Былина насыщена яркими реалистическими подробностями и по трактовке напоминает скоморошину. Она связана с древнерусской повествовательной литературой. Однако прямым заимствованием вопрос не решается. Сюжет по происхождению фольклорный, а не книжный. Он попал в письменность, и в силу своей фольклорности был обратно притянут эпической традицией. По своей художественности фольклорные тексты выше книжных.

Ставр Годинович. На пиру у Владимира Ставр хвастает умом своей жены. Владимир приказывает посадить Ставра в погреб, а сам посылает за его женой. Она выдает себя за иноземного посла. Никто ее не узнает, она всех очаровывает и хитростью вызволяет мужа из тюрьмы. (Перечень записей см. Астахова. Былины Севера, т. II, с. 797; Пар. и Сойм. 58; Листоп. 35; Шахм. 2; Сок. 124, 127). Былина представляет собой типичную сказку (см. Указатель Андреева, тип. 880). В былинной обработке сказка подчиняется идеологии эпоса и отражает ее. Она направлена против Владимира. Живой юмор, несокрушимый оптимизм, торжество ума над глупостью, победа слабого над сильным — все эти качества делают эту сказку-былину прекрасным средством художественного развлечения. Она хорошо сохранилась, и на советское время падает не менее 25 % всех записей этой былины.