Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн

мыслительную страсть. Его мучают, радуют, потрясают не отдельные явления, а мироздание в целом. Екклесиаст – книга философических чувств и переживаний. «И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо все – суета и томление духа!» (Екк. 2: 17). Это мысль или чувство? Очевидно, чувство, коль скоро оно выражается словами «возненавидел», «противны стали». Но предметом этого чувства являются не отдельные лица и события, а «жизнь» как таковая и «все дела, которые делаются под солнцем». И разрешается это чувство обобщающей мыслью: «все – суета и томление духа!» Мысль и чувство переходят друг в друга, поэтому можно говорить о философском умо-настроении или мысле-чувствии.

В пушкинской трагедии Сальери испытывает к Моцарту не житейскую, но философскую зависть: зависть алгебры к гармонии, чувство величайшей несправедливости, доходящее до философского негодования. Мир неправильно устроен, если гуляке праздному достается гений, в котором отказано великому труженику. «Нет правды на земле… Но правды нет и выше!»

Философическими могут быть боль и скорбь, если они переживаются за все человечество. «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала». Это начало радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву» стало началом и всей русской философии, которая замешана на чувстве страдания и сострадания, на карамазовском вопросе о детской слезинке.

Диапазон философских чувств чрезвычайно широк:

Философское презрение – презрение к тем мелким обстоятельствам, частностям, жизненной суете, которые отвлекают от главного, от поиска смысла жизни, от выполнения своего высшего предназначения.

Философский гнев – гнев против несправедливого мироустройства, которое одним дает все, другим ничего, праведных мучит, а нечестивых ублаготворяет.

Философское беспокойство – это тревога об ускользающем смысле целого, о том, что мир лежит в обломках и мысль не может собрать его воедино.

Философский страх – страх перед бытием, потому что оно непознаваемо, или перед небытием, потому что оно опустошительно, страх за свое маленькое «я», несоизмеримое с бесконечностью мироздания.

Философская грусть – грусть о том, что все проходит, нет ничего вечного под солнцем, даже великие дела и люди обречены на забвение и живая собака лучше мертвого льва.

Философское умиление – умиление перед слабым и малым, наделенным внутренней силой и величием. Именно такой род чувств лежит в основании даосизма, китайской мудрости, утверждающей, что гибкое и податливое сильнее твердого и жесткого.

Философская мука описана в «Идиоте» Достоевского:

Мучило его то, что всему этому он совсем чужой. <…> Каждое утро восходит такое же светлое солнце… каждая-то травка растет и счастлива! И у всего свой путь, и все знает свой путь, с песнью отходит и с песнью приходит; один он ничего не знает, ничего не понимает, ни людей, ни звуков, всему чужой и выкидыш. О, он, конечно, не мог говорить тогда этими словами и высказать свой вопрос; он мучился глухо и немо…

Любое чувство, достигающее универсальности, может стать философским. Вообще, философски значимая граница проходит не между мыслями и чувствами, а между единичными, эмпирическими – и бытийными, обобщенными, всеохватными мыслями и чувствами. «Ваня – дурак» – мысль не философская, а «род человеческий глуп» – философская. Точно так же обида на грубого, надоедливого соседа не входит в диапазон философских чувств, а горечь от несовершенства мироздания – входит. Философично не только мыслить о радости, но и испытывать радость, если эта радость обращена не к конкретным событиям или ситуациям, но к мирозданию в целом, к законам бытия.

Призвание философии – формировать не только наши мысли, но и чувства; не только интеллектуально объяснять мир, но делать нас чувствующими гражданами мироздания, то есть восходить от переживаний житейских, ситуативных – к мирообъемлющим. Эту задачу можно описать стихами Уильяма Блейка:

В одном мгновенье видеть вечность,

Огромный мир – в зерне песка,

В единой горсти – бесконечность

И небо – в чашечке цветка.

Чувство более сопряжено с целостной личностью и завладевает ею более бытийно и событийно, чем отвлеченная мысль. Философия, которая ограничивается только мыслями, суждениями, силлогизмами, анализом понятий, не достигает уровня мудрости, то есть не выполняет своего предназначения. Недаром в библейских Притчах Соломоновых Премудрость представлена прежде всего в полноте своих чувств, как радость и веселье перед лицом Бога, и она разделяет эту радость со всеми любящими ее. Великие философы были открыты мирообъемлющим чувствам и страстям, которые и определили масштаб их мысли. Без переживания мысль мелка и тавтологична. Чувство, вложенное в понятия, но из них логически невыводимое, отличает синтетические суждения от аналитических. Сравним аналитическое суждение: «Все холостяки не женаты» – и синтетическое (апостериорное): «Все холостяки несчастливы». В первом связь понятий основана только на логическом анализе, во втором – на эмоциональном опыте.

Призвание философии именно в том, чтобы мыслями раздвигать область чувств, придавать им всеобщность – и чтобы чувствами раздвигать область мыслей, придавать им действенность. «Чувствительное сердце есть богатый источник идей…» – писал Николай Карамзин («Чувствительный и холодный»). Философии необходимо пройти курс сентиментального воспитания, чтобы, по выражению исихастов, «погружать ум в сердце», переживать то, что она мыслит. Воспитание предельно емких чувств, относящихся к миру и к человеку, – важнейшая часть философского образования.

Без понимания чувств мы не поймем и хода истории, тех величайших событий, которые происходят под их воздействием. Маркс писал, что когда идеи овладевают массами, они становятся материальной силой. Но массами овладевают не просто идеи, а идеи-эмоции, всеохватывающие чувства, которые равнообъемны и равномощны идеям, относятся к коллективному опыту, распространяются на жизнь общества или всего человечества. Исторические процессы в не меньшей степени, чем индивидуальное поведение, диктуются страстями, только иного масштаба. Революцию совершает философское чувство несправедливости мироустройства, озлобленности на существующий порядок вещей. Научными открытиями движет удивление перед загадками мироздания. В основе художественных произведений и технических изобретений лежит радость обретения свободы, позволяющей преодолевать сопротивление вещества и преображать мир.

Сложные чувства, их слияние и раздвоение

У чувств есть своя динамика и парадоксы. По аналогии со свободомыслием можно говорить о свободочувствии. Свободомыслие – это мышление, избегающее догматов религии и идеологии, бунтующее против общепринятых мнений. Свободочувствие – это свободная жизнь чувств, не подчиненных эмоциональным штампам и элементарному двоичному коду (любит – ненавидит, радуется – страдает, счастье – горе, смех – слезы). Многие люди никогда не испытывали таких чувств, как светлая грусть, сладкая боль или веселое горе, и даже не имеют ясного представления об этих слитных переживаниях.

Между тем чувства могут входить в столь же сложные комбинации, как и идеи.