Библия в истории европейской культуры - Геннадий Геннадьевич Пиков

: 7; 4 Цар. 23 : 2, 21), «Книга Закона (Втор. 28 : 58, 61; 29 : 20; Ис. Нав. 1 : 8; 8 : 34), «Книга Моисеева» (2 Пар. 25 : 4; 35 : 12; Езд. 6 : 18; Мк. 2 : 26). Их в той или иной степени дополняли такие сборники, как «Книга браней Ягве» (Числ. 21 : 14) и «Книга Праведного» (Ис. Нав. 10 : 13; 2 Цар. 1 : 18).

Если для современного исследователя книга – «орудие общения людей между собой» (выражение А. М. Ловягина) по любым поводам, темам и проблемам, то Библия различает тексты, прежде всего, по отношению к Истине: богодухновенные (сам канон), посвященные ему и профанные, или иначе «небесные» и «земные». Истинными, правильными и жизненно необходимыми для человека, разумеется, являются те, которые связаны со Словом Божьим. В основе их лежит «Слово»: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1 : 1 и сл.). Эта культурообразующая идея нашла филигранное воплощение в Асерет Диброт (Десяти Заповедях) и создала первый вариант Книги Книг – Тору (Пятикнижие Моисеево), которая на ее основе создает необходимый комплекс «программных» идей и понятий (творение, первородный грех, завет, история, промысел Божий и др.), обосновывающих не только легитимность происхождения цивилизации, но и перспективность ее дальнейшего развития. Слово, бывшее у Сверхличности, «плоть приняв», через эманацию Божию воплотилось в книгу и стало, таким образом, социальным фактором. Именно книге, которая соборна, в цивилизации принадлежит особая роль в процессе превращения хаоса в космос, в сохранении социальной памяти и начале «строительства царства Божьего на земле». С точки зрения общей теории коммуникации перед нами одна из первоначальных форм существования и распространения семантической информации, предназначенных для восприятия общественным сознанием.

В этом плане книга будет и двоесущна, ибо содержит Божественную «волю», но передает ее словами человеческими и обращена к человеку. Она и подобна мифологическому Янусу, ибо один «лик» ее обращен в прошлое, а другой в будущее, и именно она является узлом времени, когда пытается не только заниматься человековедением (познанием человека через призму его «завета» с Богом), но и человековедéнием (воспитанием человека). Воспитательная и прогностическая функции книги сохраняются до настоящего времени (М. Н. Куфаев).

Здесь же мы видим зарождение представления о книге как диалектическом единстве содержания (социально значимой информации), семиотической сферы (язык, жанр) и материальной формы (скрижали – луах, свиток – сефер). Это видно и по структуре «заветов». Сама аббревиатура «Ветхого Завета» Танах (ТаНаХ) указывает на три части (Тора невиим ве кетубим): собственно Тора (Учение, Закон), Невиим (Пророки) и Кетубим (Писания): Закон – Прорицание как предупреждение – варианты решения конкретных проблем. Новый Завет также содержит Истину (Евангелия), историю распространения Истины (Деяния апостолов) и рассмотрение конкретных проблем, порождаемых «новым знанием». Ветхий Завет «прочитывается», естественно, сквозь призму «истины» Христа. Любопытны слова М. Лютера: «Ветхий Завет – это завещание Христа, которое по его воле было вскрыто после его смерти и прочитано, и провозглашено повсюду посредством Евангелия». Фактически здесь закладывается и представление о «литературе». Как и в античной (римской) культуре, литература – это написанное, запечатленное, т. е. попавшее на скрижали истории, являющееся основой образованности и учености, она есть универсальная и единая для всех подборка текстов, «канон». Библия становится и образцом «книги» как таковой, ибо ей подражают, но и основой последующей «литературы». Она являет собой нерасчлененный текст, в рамках которого, с современной точки зрения, эклектически слиты самые разнообразные жанры (проза, поэзия, философия, право и т. д.), но именно это позволяет ей иметь множество социально полезных функций: информационно-коммуникативную как универсальную и изначальную, эстетическую, этическую, познавательную (зарождается энциклопедизм как круг необходимого и самодостаточного «знания»), идеологическую. Ее комментируют, ее сюжеты активно используются и даже становятся основой для множества жанров, они лежат в основе этических представлений и служат им иллюстрациями, дают начало правовым, политическим и другим представлениям или, по крайней мере, обосновывают их легитимность и важность.

Поскольку Библия и христианство, как «мировая» религия, обращены, прежде всего, к человеку и вырабатывают комплекс различных механизмов, норм и рецептов для сохранения и развития человеческого сообщества, неудивительно, что они играют особую роль именно в гуманитарной сфере, т. е. в различных отраслях культуры, которые имеют дело с человеком в его духовной, интеллектуальной, нравственной и общественной деятельности. Именно эту сферу они и помогают выстраивать в соответствии с целями и парадигмой цивилизации.

В нашем случае следует напомнить факт, что мы работаем с теми значениями, которые эти слова приобрели в XVIII в., иначе говоря, в эпоху Просвещения. Именно тогда либо появляются термины, ставшие базовыми для современной культуры, как, например, «цивилизация», либо термины, существующие уже не одно столетие, приобретают «современное звучание». Это напрямую относится и к таким понятиям, как «философия» и «литература». Культура Просвещения заложила мощный фундамент для терминологии нововременного общества. Терминология часто используется не только для ясного выражения мыслей, но и для контроля над коммуникациями в обществе. Примерами тому могут быть религиозная и партийная терминология. Любая идеология стремится создать свой newspeak (новояз, Джордж Оруэлл «1984). На Lingva sovetica в свое время существовало много текстов, в том числе и учебников. В противовес этому в рамках культуры появляются жаргоны социальных низов, криминальных кругов, ученых, художников, «птичьи языки» разного рода специалистов. Лишь у гуманитарных наук не оказалось общего языка и они вынуждены были последние два столетия пользоваться общественно-политической лексикой. Только в последнее время наблюдается вроде бы тенденция к выработке своей номенклатуры понятий, слабые следы этого видны уже в истории и философии. Какие-то слова-«фикции» (например, «коммунизм») уходят из практики. Значения слов как знаков или даже своеобразных векселей зависят не только от социальных и политических катастроф или культурных бифуркаций, но и от незаметно накапливающихся социальных изменений. Почти как бюллетени биржевых курсов меняются словари и энциклопедии. Математики и физики выходят из положения, вводя новые слова для точности языка. В гуманитарных науках язык более консервативен, больше связан с обиходом и бытом. Термины более многосмысленны и потому внешне менее «точны». Эту неточность часто считают достоинством, свидетельством свободной работы мысли. Однако в настоящее время это скорее сковывает развитие гуманитарной сферы знания.

Естественно, встает вопрос, насколько применимы эти понятия и эти значения для более раннего времени.

Фактически в литературе, причем самого широкого плана, сложилось два подхода. Одни авторы под философией и литературой, равно как и под культурой в целом, понимают лишь только то, что появилось в последние три, максимум четыре столетия. Критерием является здесь европейский вариант как некий