Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн

Ф. Ницше устами Заратустры провозглашает переход к сверхчеловеку, он подчеркивает, что это дело и предназначение самого человека:

И Заратустра говорил так к народу: Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? <…> Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором[410].

Только человек способен создать то, что сильнее и долговечнее его самого. В ницшевской проповеди сверхчеловека нет, по сути, ничего, что не содержалось бы в упомянутой выше ренессансной речи Джованни Пикo делла Мирандолы о достоинстве человека. Если вычесть религиозную составляющую ренессансного гуманизма, то получится именно ницшевский человек, пролагающий себе путь к сверхчеловеку. «Можешь переродиться по велению своей души и в высшие» (Пико делла Мирандола). «Человек есть нечто, что должно превзойти» (Ницше). Быть человеком – это и значит становиться сверхчеловеком. Понятия «гуманизм» и «трансгуманизм», по сути, описывают одно и то же отношение человека к самому себе, где он выступает и как субъект, и как объект трансформации. Сверхчеловек – субъект того отношения, объектом которого выступает человек.

Тем самым человеческое возводится в высшую степень интенсивности, расширяет свой диапазон в бытии. Техногуманистика – наука о человеке, переступающем свои видовые границы, наука о трансформациях человеческого в процессе создания искусственных форм жизни и разума, потенциально превосходящих биологический вид Homo sapiens.

Если определить самый передовой рубеж современной цивилизации, то это создание интерфейса между человеком и разнообразными технологиями: электронными и генетическими, нано- и нейро-. Такие интерфейсы строятся:

между организмом и технологией: создание искусственных органов; биопринтеры, печатающие ткани на биобумаге, причем в картриджах у них вместо чернил живые клетки; генная терапия – введение человеку новых генов или изменение имеющихся для лечения наследственных заболеваний; доступ к управлению собственной генетической программой;

между мозгом и электроникой: расширение сознания, построение интерфейса между нейронной и электронной сетью; когнотропные препараты, способные сделать человека «умнее»; нейроимпланты, искусственные органы чувств, аппараты для чтения мыслей и управления мозгом на расстоянии.

Интерфейс Homo и techne создается на наших глазах. Но поскольку сама техника – это создание человека, то, в отличие от природных условий и катаклизмов, которые воздействуют на человека извне, через технику он сам воздействует и пересозидает себя. Все, что человек создал вокруг себя, теперь заново интегрируется в него, становится частью его природы. Означает ли это смерть или торжество человеческого? Можно ли считать смертью человека новый этап очеловечивания приборов, орудий и машин, благодаря которым они приобретают человеческие функции движения, вычисления и даже мышления? При этом человек становится более человеком, чем был когда-либо: не только «сверхчеловеком» в смысле Ницше, но и «всечеловеком» в смысле Достоевского.

Всечеловек

Если «сверхчеловек» – понятие иерархическое, как бы взирающее на человека сверху вниз, то «всечеловек» – понятие интегративное. Введенное Достоевским в речи о Пушкине, оно означает человека, который объемлет и совмещает в себе свойства разных людей (включая представителей разных наций, культур, психологических типов). В произведениях самого Достоевского тип, которого можно назвать «всечеловеком» (как Дмитрий Карамазов), сочетает в себе высокое и низкое, доброе и злое, святое и грешное, ангельское и зверское, все полярности человеческого характера и то, что лежит между ними. Но в связи с развитием компьютерных и биогенетических технологий понятие «всечеловек» приобретает новый смысл: целостное природно-искусственное существо, сочетающее в себе свойства человеческого индивида и универсальной машины.

Обычно мы видим процесс компьютеризации как передачу человеческих функций машине. Но можно взглянуть и с другой стороны: история цивилизации как процесс очеловечивания машины, от колеса и рычага до компьютера и далее до человекообразного и мыслящего робота (подобно тому, как история природы – процесс очеловечивания живого организма, от амебы до обезьяны, питекантропа, Шекспира…). Чем больше человеческих функций передается машине, тем больше она очеловечивается. В этом смысле человек не столько исчезает, сколько перерастает себя, переступает границы своего биовида, вбирает в себя технику, воспринимает и преображает мир в тех диапазонах, куда раньше дано было проникать только машине (микроскопу, видеокамере, ракете и т. д.).

Встает вопрос: этот потенциально вездесущий и «всегдасущий» человек – останется ли он человеком в прежнем смысле? Будет ли он любить, страдать, тосковать, вдохновляться? Или он со стыдом сотрет с себя следы своего животного предка, как человек стыдится в себе черт обезьяны? Будет ли он более или менее человеком, чем в нынешнем своем состоянии?

По сравнению с накалом противоречий нового всечеловека, биотехновида, может показаться мелкой борьба в душе «всечеловека» карамазовского, ставрогинского или даже пушкинского типа. Можно ли обладать скоростью света или подвижностью волны и сохранить тоску по дому? Можно ли проникать взглядом в подкожную жировую клетчатку, в строение внутренних органов и одновременно наслаждаться прикосновением к коже другого существа? Можно ли знать о другом «всё» – и одновременно любить его? Можно ли быть информационно прозрачным для других – и одновременно сохранить чувство стыда? Как быть и вполне машиной, и вполне человеком, не убивая в себе одного другим?

Если так видеть будущего человека, как возможность новой гармонии и новой трагедии в отношениях между организмом и механизмом, между рожденным и сотворенным, то мы находимся лишь на отдаленном подступе к этой гигантской фигуре всечеловека, для которой тесен будет масштаб шекспировских и гётевских трагедий.

✓ Бессмертие, Душа, Жизнь, Смерть, Сознание, Судьба, Тело

Чистота

Естественно стремиться к чистоте. Так мы вплотную подходим к чистой сущности поэзии.

Борис Пастернак. Несколько положений[411]

Чистота – свобода от грязи, от примесей, от чужеродных вкраплений – считается одной из главных ценностей материальной и духовной культуры, условием здорового и достойного бытия.

Императив чистоты

Разделение чистоты и грязи – важнейшая тема детства, проходящая в виде строгого нравственного императива. «Надо, надо умываться по утрам и вечерам, а нечистым трубочистам – стыд и срам!» – в этих строках Корнея Чуковского прямо сопрягается состояние тела и души, соматика и этика. Быть нечистым – стыдно, ибо мы тем самым опускаемся в низший, менее оформленный разряд существ, мы как будто еще недостаточно родились. Вот почему в детстве умывание – важнейшая задача, ведущая к развитию чувства личности и собственного достоинства. Можно привести в пример множество детских стихов, где именно чистота рук и лица, тела и одежды выступает как основа всего педагогического назидания, как первоэлемент эстетического и морального воспитания, как символ красоты и добра, как залог