Пьер Шоню - Цивилизация Просвещения

В 1788 году начинается обустройство линии Генеральных откупщиков. Урбанизация столицы, ее обустройство все больше и больше становится государственным делом: Королевская академия архитектуры (еще со времен Кольбера), корпус, а позже Школа путей сообщения с 1715 и 1741 годов соответственно, топографическая служба (план упорядочения Вернике) с 1785 года осуществляют контроль, а затем и планирование. Как мы видели, XVIII век построил, быть может, больше других. Не только дома и отели (Субиз, Роан, Бирон, Бурбон, Матиньон…), но и школы. К этому времени относятся Военная школа (Габриель, 1752–1769), Монетный двор (Антуан, 1768–1775), театр «Одеон» (Вайи и Пейре), Школа хирургии (Гондуэн, 1769–1785), Школа права (Суфло, 1771). Такое архитектурное изобилие свидетельствует о концентрации богатств. В гораздо меньшем масштабе Париж сыграл во Франции XVIII века ту же роль локомотива, которая отдаленно напоминает роль Лондона в преобразовании английской экономики и английского общества.

Парламент

(Парламентская оппозиция во Франции XVIII века) Абсолютная монархия во Франции была в первую очередь административной монархией.

Король (читай: государство) был одновременно коллективным ведомством, численность которого по состоянию на 1665 год, т. е. в начале деятельности кабинета Кольбера, Ролан Мунье в своей недавней работе (Le Соп-seil du roi de Louis XII a la Revolution, P.U.F., Paris, 1970) благодаря документу под названием «Общая оценка значимости и текущей стоимости всех служб королевства с таблицами и расчетами, сделанными для каждого из главных управлений по данным протоколов и завизированными их превосходительствами казначеями Франции» смог дать весьма точные цифры: «46 047 королевских чиновников, включая 8648 юристов, 4 968 сотрудников финансового ведомства, 4245 кассиров и их контролеров, 27 327 судейских чиновников (приставов, сержантов, нотариусов), 1059 доманиальных чиновников и полицейских…». В XVIII веке опору государства составляли около 60 тыс. чиновников. Отсюда важное значение парижского парламента как вершины чиновничьей пирамиды, отсюда и важное значение парламентской оппозиции (см. Jean Egret, Louis XV et Vopposition parlementaire, 1715–1774, A. Colin,Paris, 1970). Право ремонтрации, традиционное для XVI–XVII веков, в царствование Людовика XIV было фактически упразднено.

Постановление от 24 февраля 1673 года предписывало независимым судам без промедления утверждать все королевские указы «без каких-либо изменений, ограничений и прочих оговорок, которые могли бы отсрочить их полное и безусловное исполнение или помешать оному». Одним из первых следствий аристократической реакции эпохи регентства было возвращение к практике ремонтраций. В постановлении от 15 сентября 1715 года регент соглашается с тем, что, прежде чем утвердить что-либо, независимые суды «могут изложить нам свои суждения по этому вопросу… не позднее чем в течение недели…». Независимые суды во главе с парижским парламентом вновь допускаются к обсуждению общественных дел: двенадцать парламентов и два независимых совета (в Перпиньяне и Кольмаре); Парижский парламент превосходит их все численностью, влиянием и авторитетом. Герцоги и пэры могут заседать в большой палате и на ассамблеях. Большая палата состоит примерно из сорока членов, к которым надлежит добавить пять следственных палат и две кассационные.

Некоторые провинциальные парламенты из числа наиболее значимых — в Тулузе, Ренне, Руане, Метце, Бордо — насчитывают около 100 членов, средние суды — 60–70, маленькие — 20–30. Компетенция Парижского парламента охватывает треть королевства. Париж, Безансон, Дуэ, Гренобль дают дворянство первой степени, прочие парламенты приносят лишь промежуточную знатность. Правда, как показал Ф. Блюш, в XVIII веке эта привилегия во многом утратила привлекательность: 80 % тех, кто достиг этого высшего ранга, уже были потомственными или жалованными дворянами. Эта новая структура способствует постоянному обесцениванию судебных должностей. В Париже должность советника, в 1715 году стоившая 100 тыс. ливров, в 1751-м, несмотря на девальвацию ливра и начавшееся повышение цен, стоила не больше 34 тыс. Первый конфликт, вызвавший противостояние независимых судов власти министров и советов, был связан с утверждением послания Unigenitus («Единородный»). Булла Unigenitus, подписанная Климентом XIII сентября 1713 года по настоянию Людовика XIV, стремящегося покончить с янсенистской оппозицией в кругах дворянства мантии, осуждала сто одно положение, содержащееся в книге, на протяжении сорока лет питавшей набожность просвещенного среднего класса: «Моральных размышлениях о Новом Завете» ораторианца отца Паскье Кенеля. Парламентские круги из страха подчинились. Послание, дополненное общим пастырским наставлением, составленным комиссией французских прелатов, было принято усеченным съездом епископов (40 голосами против 9), проводившимся с 16 октября 1713 года по 5 февраля 1714-го.

Парижский парламент, из страха и в соответствии со специальным рескриптом короля, утвердил его 15 февраля 1715 года. Это вынужденное одобрение на теологических факультетах, в среде низшего клира, черного духовенства, значительной части судейского сословия было принято нехотя. Борьба против буллы составляет один из наиболее примечательных эпизодов реакции эпохи регентства. Сопротивление началось после смерти «короля-солнца» (1 сентября 1715 года) и достигло апогея 5 марта 1717 года в обращении четырех епископов к папе, плохо осведомленном о грядущем соборе. В войне обращений и ходатайств, сыпавшихся градом с 1717 по 1720 год, и следовавших из Рима отлучений в адрес апеллянтов парламентские круги внешне сохраняли нейтралитет. Но только внешне. Конечно, они были обеспокоены ришеризмом наиболее радикальных представителей низшего духовенства, но в целом ставили палки в колеса Риму и лояльным к нему епископам. «Многие парламенты не колеблясь осуждали послания чересчур преданных Риму прелатов». Практически везде, где разгорался конфликт между лоялистски настроенным епископом и протестующим средним звеном церковников, парламент вставал на сторону против епископа, читай: против Рима и покойного короля. Регент, стремившийся к миру, путем соглашения между епископами и обеими сторонами выработал специальную доктрину, которая уточняла смысл подвергнутых осуждению положений и могла быть приемлемой для умеренного крыла обоих враждующих лагерей. Королевское постановление от 4 августа 1720 года предписывает исполнение папской буллы с учетом комментариев 1714 и 1720 годов.

Вокруг утверждения этой новой формулы мира разыгрывается длительная борьба. В Париже ее возглавил советник — сотрудник большой палаты — Рене Пюсель. Из парижского парламента 4 декабря 1720 года удалось выбить лишь ограниченное и неискреннее одобрение. После смерти регента за этот труд Пенелопы принимается Флери. Постановление от 24 марта 1730 года вновь, на этот раз более решительно, провозглашает принятие буллы Unigenitus в качестве закона церкви и государства. Новое сражение, долгое, кровопролитное и изнурительное. Сопротивление проянсенистски настроенной парламентской оппозиции в различных формах продолжается до середины века. В это время конфликт приобретает крайнюю остроту в связи с делом о таинствах. В 1746 году архиепископом Парижским становится Кристоф де Бомон. При его служении с 1749 года множится число отказов в совершении таинств для видных янсенистов. Известно, какие тяжелые гражданские последствия могло повлечь за собой такое решение. Таким образом, парламентская борьба, поддержанная партией философов, незаметно и более или менее осознанно переходит из чисто богословской сферы в сферу защиты личных свобод. После ряда отказов, жертвами которых становятся несколько видных янсенистов — представителей парижского судейского сословия, — парламент, стоящий на страже интересов своих членов и законности, переходит в наступление посредством ремонтраций 4 марта 1751 года. В течение 1751 года учащаются столкновения между архиепископом Кристофом де Бомоном и канцлером Ламуаньоном с одной стороны и большинством парижского парламента — с другой, вплоть до карательных королевских указов от 28 ноября 1751 года.

В сентябре 1754 года, после трех лет паралича судебной системы, король капитулирует перед парламентами. Вдохновленный успехом, парижский парламент начинает войну против наиболее активных епископов-лоялистов. Напряжение вновь достигает максимума во время королевского заседания парламента 13 декабря 1756 года. Изгнание иезуитов в 1764 году — победа парламентских чиновников. Ободренная успехами 1754–1756 годов, парламентская оппозиция избирает в качестве нового объекта атаки налоговую политику монархии. Постоянным нападкам подвергаются два налога: пятипроцентный налог (так называемая «двадцатина») и барщина. Двадцатина — потому что она не учитывает привилегий знати, оба вместе — потому что их сбор находится в исключительном ведении интендантов. Борьба независимых парламентов против налогов — форма аристократической реакции, прикрывающейся заботой об общем благе. Вспомним ремонтрацию парижской податной палаты от 6 марта 1775 года, осмелившейся провозгласить, что двадцатина «есть несправедливость, совершенная по отношению к нации, в соответствии с великим принципом, согласно которому король никогда не должен требовать от своих подданных ни больше, ни меньше того, что диктуют нужды государства».