Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн

миссию, – это терроризм, одержимый святостью и бренностью тела, полный решимости его взрывать ради райского блаженства своих мучеников и избавления мира от неверных. Но и для терроризма тело оборачивается, в сущности, риторической фигурой политического языка, строкой ультиматума.

Технизация, коммерциализация, политизация… Современное тело – либо предмет информационно-биотехнической расшифровки и трансформации, либо предмет торговли и орудие профессиональной карьеры (спорт, модельный и порнографический бизнес), либо ставка в политической борьбе (и в этом смысле тоже всего лишь знак).

Антропогенез и прощание с телом

Возможно, через одно-два поколения разумные существа, оборудованные нейро- и биопротезами, погруженные в экстаз безопасного киберсекса (включая виртуально-тактильные контакты и конференции-видеооргии), полностью отдадут тело на откуп медикам, биореставраторам, видеотехнологам, программистам… И конечно, спортсменам. Ведь уход лошади как транспортного средства из современной цивилизации отнюдь не отменяет интереса к скачкам (и ставкам) на переполненных ипподромах. Спортивный, рекламный, порнографический интерес к телу будет и дальше расти и подогреваться на фоне его вытеснения в историю человеческого рода, в биологическое прошлое эволюции. Отсюда почти риторический вопрос, заданный Артуром и Мэрилуиз Крокер в статье «Панический секс в Америке»: «Если сегодня и может быть столь сильная увлеченность судьбою тела, то не потому ли, что тела уже не существует?»[386] Иными словами, вокруг тела разворачивается настоящая паника – медицинская, сексуальная, спортивная, модельная, эпидемиологическая, – обусловленная именно исчезновением тела и избытком средств его симуляции. Тело «выйдет из употребления», как лошадь или паровая машина в эпоху электричества, и перестанет быть средоточием человеческого самосознания и ценностной основой цивилизации.

«Прощание с телом» – одно из главных знамений новейшей эпохи вирусной пандемии. О том, что биологическая эволюция человека уступает место социокультурной, антропологи говорят уже много десятилетий, а в XXI веке обозначился новый вектор этого процесса – электронно-сетевой. Виртуальность в последние годы все больше поглощала реал, и требовался только сильный толчок, смертельная угроза из самого реала – пандемия, чтобы цивилизация стала стремительно отделяться от тела и переселяться в онлайн: политика, бизнес, производство, торговля, услуги, образование, даже спорт.

По одной из основных версий антропогенеза, в эпоху миоцена глобальное похолодание вытеснило тропические леса саванной и прогнало приматов с деревьев на землю, что, собственно, и поставило их на ноги, освободило руки, позволило изготовлять орудия труда и превратило в «человека разумного». Теперь вирусы прогоняют человека из биосферы, запуская новый виток антропогенеза – эволюции нашего вида в ноосфере. Человек из лазающего и прямоходящего превращается в человека сидящего (перед экраном) – Homo sedens. Из всех его способностей получают преимущественное развитие «дистантные» – зрение и слух: через них проходит основной информационный поток, что выделяет человека среди других видов, более зависимых от непосредственного контакта с физической средой. Зрение и слух – дистанционные органы восприятия и в этом смысле отвечают новейшим требованиям социальной «дистанции» и «самоизоляции», благоприятствуют сохранению человека как вида. Они не требуют прямого физического контакта и поэтому оказываются эволюционно выигрышными в условиях пандемии.

Напротив, осязание и обоняние становятся в какой-то степени знаками архаики или приватности, их публичные функции угасают. Полная функция телесности, возможно, будет закрепляться за искусственно изолированными, охраняемыми территориями, «антропопарками», вроде того, как природа в настоящем, «первозданном» виде уже сейчас существует за оградой искусственных заповедников. Само естественное становится функцией искусственного, предметом культивации и консервации. Такие плантации, или заповедники, или натуральные музеи телесно-человеческого будут принимать самые причудливые формы как некомпьютеризованные островки давно прошедшей «естественной цивилизации».

Как пример архаизации телесных навыков можно привести рукописание – маленький заповедник телесного в мире компьютерной печати. Моя рука, уже привыкшая нажимать клавиши с готовыми буквами, вдруг заново ощущает свою телесность, водя пером по бумаге. Раньше акт письма не воспринимался как собственно человеческий, поскольку он имел функциональную нагрузку: передача информации. В компьютерный век письмо, уступая эту функцию машине, заново открывает свою телесность. Рукописание – способ касания бумаги и символическое прикосновение к адресату, будущему читателю; откровение о личности, интимное обнаружение психомоторных свойств автора. Писание – это нечто «дикое» в сравнении с печатанием: ритуальный танец руки, разновидность хореографического искусства. Само это явление – письмо – существовало издавна, но экспонатом музея может стать впервые: как проявление тактильно-жестикулярных свойств индивида, как рудимент телесного в посттелесной цивилизации. Недаром появляется даже такой термин: «мокрая подпись» (wet signature), то есть традиционная чернильная подпись, в отличие от просто подписи (без эпитета), под которой уже понимается электронная, цифровая идентификация. Технизация физических способностей, их передача машине ускоряют процесс архаизации и экологизации самого человека как природного существа.

Это не исключает широчайшего распространения образов и знаков телесности в посттелесной цивилизации. Ведь и природа вошла в литературу как пейзаж именно по мере отдаления от нее, перехода в ностальгический модус. Сентиментальные модели отношения к природе: умиление, вздохи, порывы к слиянию с ней – стали возникать лишь во второй половине XVIII века, с промышленной революцией и развитием городской цивилизации. Поэзия мало обращала внимание на природу, пока она была всеобъемлющей, функциональной средой обитания. Похожее остранение переносится теперь на ландшафты человеческого тела. Как природа в гётевско-шиллеровском изводе перестала быть «здесь» и стала «туда» («туда, туда, где зеленеет роща, где благоухают лавр и лимон…»), так и тело в постиндустриальном, информационном обществе отодвигается туда. Само влечение к нему приобретает почти потусторонний оттенок: музейность, мемориальность, ностальгия.

✓ Вещь, Дом, Душа, Жизнь, Оболочка, Письмо, Чистота

Тоска

Объятый тоскою могучей,

Я рыщу на белом коне…

Александр Блок. На поле Куликовом

Тоска – тяжелое, гнетущее чувство, которое включает в себя переживание своей собственной безысходности. «Тоска» – слово того же корня, что и «тощий», «тошнить» и «тщета»: в их основе – понятие пустого, порожнего[387]. Тощее – это физически пустое, а тоска – пустота душевная. Это своего рода тошнота, но не физическая, а душевная: человек как бы хочет вывернуться наизнанку, до такой степени невыносимо для него это состояние, хотя оно может длиться годами.

Тоска в ряду сходных душевных состояний

Тоска родственна скуке, хандре, унынию, хотя и более интенсивна по степени переживания. Такие депрессивные состояния могут захватывать душевную жизнь не только индивидов, но и целых эпох или народов. Русская литература дает разнообразнейший материал для изучения этих состояний, на каких бы социальных и культурных уровнях они ни проявлялись.

Недуг, которого причину

Давно бы отыскать пора,

Подобный английскому сплину,

Короче: русская хандра…[388]

Уже в этих