Юрий Семенов - Как возникло человечество

Наконец, доказательством правильности положения о вторичном, позднем характере деления покойников на две категории: опасных и неопасных — служит тот отмеченный этнографами факт, что у тех же восточных славян (русских, белорусов, украинцев) вплоть до XX в. рядом с такого рода представлениями существовала вера (или пережитки веры) в то, что всякий покойник представляет опасность для живых, существовал страх перед всеми мертвецами без исключения (Даль, 1880, с.95; Завойко, 1914, с.85 — 100; Зеленин, 1914, I, с.217; 1915,11, с. 614, 909; Кагаров, 1918, с.21–22).

Представление о „живых" мертвецах, о трупах, выходящих из могилы и вредящих живым, является, несомненно, более архаичным, чем вера в души умерших, стремящихся увести с собой души живых. Однако, на наш взгляд, и оно не является самым древним типом представлений об опасности, исходящей от покойников. Если в верованиях, в которых как враждебно настроенные к живым рассматриваются не все мертвецы, а лишь некоторые из них, вред, исходящий от покойников, рассматривается прежде всего как результат опасных для живых людей различного рода действий вышедшего из могилы „живого" трупа, то в верованиях, в которых все покойники рассматриваются как существа, вредящие живым, кроме такого рода представлений, обязательно существует, а иногда и выступает на первый план убеждение в существовании исходящего от трупа таинственного, непонятного, но вредного для живых влияния.

Существование веры в исходящее от трупа вредоносное, таинственное влияние или пережитков такой веры зафиксировано у всех без исключения народов мира. В яркой форме существовала такая вера, например, у марийцев. „С того момента, — писал С.С. Кузнецов (1904, I, с.77), — как черемисин испустил дух, труп его становится чем-то страшным и нечистым для семьи, чем-то таким, прикосновение к чему оскверняет, а страх побуждает даже не ночевать в избе, пока в ней находится покойник". Подобно тому, как представления о „живом" мертвеце переплетаются с чисто анимистическими, убеждение в существовании исходящего от трупа опасного для живых влияния переплетается, как правило, с верой в „живых" мертвецов. Это хорошо видно хотя бы на примере верований чукчей. „Особенно вредоносным, — писал, характеризуя эти верования, В.Г.Богораз-Тан (1939, I, с. 182), — считается мертвое тело, даже маленькая частица его. Частицы, взятые от мертвого тела…употребляются для изготовления „порчи". Человек, идущий по тундре и увидевший труп, подвергается опасности навлечь на себя несчастье. Если он вернется обратно и отправится по прежней дороге, труп пойдет следом за ним, вскоре перегонит его и преградит дорогу. Тогда уже человек едва ли сможет спастись". Однако, несмотря на теснейшее переплетение с представлением об опасности, угрожающей жизни со стороны выходящих из могил мертвецов, являющееся более архаичным, чем первое, представление о вредоносном влиянии, исходящем от трупа, является относительно самостоятельным и может поэтому рассматриваться отдельно от верования в „живых" мертвецов.

Особенностью вредоносного влияния, исходящего от трупа, является его заразительность. Все предметы, находившиеся в контакте с покойником и подвері авіииеся сю вредоносному влиянию, заражаются этим влиянием и в свою очередь становятся его источником (Кузнецов, 1904, I, с.70 сл.; Краулей, 1905, с.95; Липе, 1954, с.395; Smith Robertson, 1907, p.369–370 и др.). Особенно ^разительными считаются платья и обувь покойника, а также посуда, которой он пользовался. „С умершим, — писал С.11.Крашенинников (1949, с.443) об ительменах, — выбрасывают вон все платья их и обувь, не с тем намерением, чтобы было им что носить на другом свете, но от одной опасности: ибо, по их мнению, и тому необходимо умереть должно прежде времени, кто наденет их платье. Особливо живущие на Курильской лопатке в том суеверны: не возьмут в руки никакой вещи, сколько бы она их ни льстила, ежели узнают, что осталось после мертвого".

Обычай ломать, сжигать, выбрасывать и т. п. вещи, принадлежавшие покойнику, был очень широко распространен по всему миру (Серошевский, 1896, I; Кузнецов, 1904, 1, с.80–81; Краулей, 1905, с.95–99; Пилсудский, 1914, с.81; Зеленин, 1914, I, с.400; 1915, 11, с.547–548; Штейнеп, 1930, с. 175; „Религиозные верования народов СССР", 1931, 1, с.66, 95; Миклухо-Маклай, 1950; И, с.373; Липе, 1954, с.395; Долгих, 1961а, с. 103; Lumhoitz, 1903, 1, р.381; Sherring, 1906, р. 110; Green and Beckwith, 1926, p. 178–179; Karsten, 1935, p.67, 287). У некоторых народов вещи покойника не уничтожались, но над ними совершались очистительные обряды (Karsten, 1935, р.209; Окладников, 1955, III, с.338). Многочисленные пережитки подобного рода обычаев отмечены, в частности, у русских, украинцев, белорусов (Ушаков, 1896, с.203; Костолевский, 1906, с.219; Завойко, 1914, с.90 сл.; Зеленин, 1914, I, с.157, 178,217, 402, 446; 1915, II, с.759 и др.).

У довольно большого числа народов, в частности у туркана, племен Малави, Замбии, Южной Родезии, банту Южной Африки, готтентотов, гереро, бавенде, якутов, айнов, каренов Бирмы, андаманцев, туземцев Малакки и о. Лусон, маори, папуасов, жителей о-вов Торресова пролива, некоторых племен Австралии, эскимосов Аляски, Гренландии, та-рахумара, майя, индейцев Гран-Чако, было отмечено существование обычая разрушать, сжигать или покидать навсегда или на время жилища, в которых произошла смерть, а иногда даже выселяться из местности, где это печальное событие произошло (Серошевский, 1896, I, с.620; Краулей, 1905, с.225; Пилсудский, 1914, с.81;Тайлор, 1939, с.311; Миклухо-Маклай, 1950, II, с.47, 70, 379–380; Липе, 1954, с.398; Лан-да, 1955, с. 163; Шаревская. 1964, с.52; Man, 1882, р. 282; Воппеу, 1883, р. 125, 135; Macdonald, 1890, р. 189; Haddon, 1890, р 324; Lumholtz, 1903, I, р.381–383; Gotthling, 1905, р.376; Werner, 1906, р.165; Dundas, 1910, р.69; C.Seligman and B.Seligman, 1911, р.34; Karsten, 1935, р.57; Best, 1952, р.115; Spencer, 1959, p.253).

Кроме вещей, источником вредоносного влияния могли стать и становились люди, соприкасавшиеся с покойником или даже находившиеся в соседстве с ним, а также соприкасавшиеся с вещами людей, „зараженными" вредоносным трупным влиянием. Наиболее опасными в этом отношении считались родственники покойного. „…И так как считается, — писал Ю.Липс, — что они могут „заразить" своим „опасным состоянием" и других, родственников заставляют иногда проводить определенное время в уединении и часто подвергают церемонии очищения, чтобы предохранить общество от приставшего к ним „яда мертвого" (1954, с.352).

У маори, например, всякий, кто прикасался к трупу, помогал его нести к могиле и т. п., лишался права вступать в какие-либо отношения с другими людьми. Он не должен был входить в человеческие жилища, не должен был прикасаться к людям и предметам, чтобы не осквернить их и т. п. Это длилось определенный промежуток времени, после чего изоляция кончалась, и он получал право вернуться в общество. Но когда это происходило, вся посуда, которой он пользовался, вся одежда, которую он носил, подвергалась основательной чистке из-за страха, чтобы они не передали другим нечисти человека, прикасавшегося к мертвому (Фрезер, 1928, II, с.48–49). Сходные обычаи существовали у якутов, даяков Калимантана, нага Ассама, племен Малави, Замбии, Южной Родезии, готгентотов, австралийцев, папуасов мекео, полинезийцев Тонга и Самоа, индейцев шусвап (Овчинников, 1905, с.174; Фрезер, 1928, II, с.49–50, Чеслипг, 1961, с. 128; Шаревская, 1964, с.49; Woodthorpe, 1881, р.71; Roth Ling, 1891, p. 122; Johnston, 1898, p.443; Gordon, 1904)[92].

У огромного числа народов, в частности у античных греков, римлян, евреев, русских, украинцев, белорусов, сванов, марийцев, удмуртов, мордвы, чуваш, кетов, долган, ненцев, таджиков, якутов, многих этнографических групп Индии, туземцев Калимантана, Ямдена, жителей о-вов Ба-бар, австралийцев, мальгашей, акамба, кикуйю, батонга, яо, чева, аканов (ашанти, фанти и др.), гавайцев, арауканов, дакота, навахов, эскимосов Аляски зафиксировано было существование обрядов очищения людей, находившихся в контакте с покойником, или разнообразных пережитков этих обрядов, причем часто в сочетании с верованием, что соприкосновение с мертвецом делает человека нечистым (Афанасьев, 1869, III, с.33, 34; Даль, 1880, с.95, Шейн, 1890, I, ч.2, с.521; Троицкая, 1893, с.77; Серошевский, 1896, I, с.618; Латышев, 1899, с.74–75; Кузнецов, 1904, I, с.90; Краулей, 1905, с.97; И.Васильев, 1906, с.327; Вундт, 1910, с.295; Завойко, 1914, С.96–97; Зеленин, 1914, 1, с.294, 312, 411; 1915, И, с.545, 602, 719, 786; „Религиозные верования народов СССР", 1931, И, с.93, 253, 306; Штернберг, 1936, с. 186; Тайлор, 1939, с.512; Попов, 1958, с.94; Долгих, 1961а, с. 104; Чеслинг, 1961, с.46, 128; A.Ellis, 1877, р.24; 1890, р. 160; Connolly, 1896, р. 186; Сгооке, 1896, II, р.56–61; Sherring, 1906, р. 110; Werner, 1906, р. 161; Stigand, 1907, р. 121; Stannus, 1910, Weeks, 1914, р.272; Hobley, 1911б, р.411, 418; Green and Beckwith, 1926, p. 180; Spencer, 1959, p.253; Faron, 1963, Р-137).

Вера во вредоносное влияние, исходящее от трупа, является, на наш взгляд, самым древним типом представлений об опасности, грозящей живым со стороны мертвых, более ранним, чем вера в кровожадных выходцев из могил. Но независимо от того, насколько верно это положение, вряд ли могут быть сомнения в том, что указанные выше представления предшествовали возникновению веры в души умерших. К выводу о том, что „культ" мертвого тела предшествовал возникновению анимистических верований, пришел целый ряд исследователей, в том числе И.Ф.Преображенский (1929, с.268; 1930, с.8), Ю.Липс (1954, с.348) и Ю.П.Францев (1959, с.224).