Философская топология русской культуры - Сергей Александрович Азаренко

смысла – начиная с „эмпирического“ и кончая всеми другими смыслами – в том, чтобы подвергаться воздействию извне, быть под воздействием внешнего, а также в том, чтобы самому воздействовать на внешнее»[32]. Сов-местность уже подразумевает отчетливое разделение смысла, в результате которого зарождается со-общество. Теперь к чему бы мы ни подошли, к сообществу любящих, семье, церкви или суверенной нации, они представляют себя как то, что конституирует себя в самоприсутствии: смысл связи, то есть сама эта связь, предшествует связности, в силу чего обе они являются чисто со-временными друг другу, будучи чем-то единственно внутренним, повернутым к самому себе. Люди существуют со-обща, со-вместно с другими. Что значит «с», «со» или «со-обща»? Оно подразумевает наличие внешнего, причем такого внешнего, которое не сводится к «нахождению рядом» или «рядоположенности».

Логика этого «со» представляет собой логику внутренне-внешнего. Это логика того, что не располагается полностью ни в области чисто внутреннего, ни в области чисто внешнего. Это логика предела, того, что пребывает между двумя или множеством. Нанси приводит пример с людьми, совершающими путешествие в одном купе. Они оказываются случайным образом одни рядом с другими. Между ними нет никаких отношений. Но они равным образом составляют совокупность в качестве пассажиров данного поезда, пребывающих в одном пространстве и в одно время. Они находятся в промежутке между отъединенностью «толпы» и связностью «группы», будучи каждый раз близкими к превращению в одну или в другую. Подобная приостановленность составляет «со-бытие» в качестве открытости как отношению, так и отсутствию такового. Эта открытость связи с несвязностью является обращенностью сингулярностей друг к другу. Понятие «сингулярности» подчеркивает здесь то обстоятельство, что открытости подвержены не только индивиды, но и целые коллективы, социальные институты и дискурсы, причем подвержены как в своих индивидуальных проявлениях, так и между собой. Сингулярность подразумевает также то, что способно каждый раз заново образовывать точку экспозиции, прочерчивать пересечение пределов, в направлении которых осуществляется всякий раз акт открытия.

Логика предела (передела) означает пребывать «обращенным к…». Эта обращенность предшествует пребыванию «лицом-к-лицу», она предшествует разглядыванию и присвоению. Обращенность существует до любой идентификации, сингулярность не является идентичностью, она есть сама эта обращенность в ее точечной актуальности. «Это есть бытие „в себе“ в соответствии с расслоением (разделением и распределением) Я, конституирующим само это Я, и обобщенной детопизацией всех „собственных“ мест (интимности, тождества, индивидуальности, имени), которые являются лишь будучи обращенными, открытыми своим пределам, благодаря этим пределам и в качестве пределов»[33]. Это не означает, что нет вообще ничего «собственного», но означает скорее, что любая самоданность дана как обращенность. Этот способ бытия или существования означает, что нет всеобщего бытия и общей субстанции, но есть бытие-в-месте. Этот способ бытия дает качественно специфичному – личности, группе, собранию, обществу, народу и т. д. – состояться, открывая себя.

Продолжая данные рассуждения, можно заключить, что культура как способ пространственной организации не ограничивается «местом», но является силой порождения существования «в-месте». Карсавин отмечал, что весь мир в социальной личности становится ее телом и в индивидуальной личности восходит на ступень телесно-личного бытия. С другой стороны, именно в силу наличия в нем вещности, вещно-пространственного бытия конкретное тело получает определенность уже в социальном теле, сказываясь в связях социальной личности со «средою», в ее определении «средою». «Так, немыслим народ не только вне социального взаимообщения его индивидуумов, но и в отрыве от его страны, его климата и т.д.»[34]. Карсавин указывает на то, что даже география вынуждена выработать понятие «ландшафт» (П.Н. Савицкий в своей евразийской теории пытался по-русски это понятие выразить неологизмом «месторазвитие») и всё более склоняется к замене причинного объяснения указанием на «конвергентность», вытекающую из понятия «ландшафт».

Отдавая приоритет пространственности, а не временности в описании мира, Ж. Делёз и Ф. Гваттари отмечают, что между землею и территорией существует постоянное взаимодействие. Земля всё время осуществляет на месте движение детерриториализации, тем самым преодолевая границы любой территории. Она сама по себе отождествляется с движениями масс живых существ, покидающих свою территорию. Земля – это не стихия среди прочих стихий, она замыкает все стихии в единое целое, пользуясь при этом той или другой из них, чтобы детерриториализовать территорию. Движения детерриториализации неотделимы от территорий, открывающихся вовне, а процесс ретерриториализации неотделим от земли, которая восстанавливает территорию. Территория и земля непрестанно циркулируют через две зоны неразличимости – детерриториализацию (от территории к земле) и ретерриториализацию (от земли к территории).

Делёз и Гваттари подчеркивают, что государства и города-полисы обычно определяли как территориальные образования, тогда как требуется уточнение: племенные группы могут менять территорию, но действительную определенность они получают, лишь сочетаясь с некоторой территорией или местом жительства и образуя «местный род». Напротив того, государство и полис осуществляют детерриториализацию, так как в первом собираются и уравниваются сельские территории, соотносясь с высшим арифметическим Единством, а во втором территория адаптируется к геометрической протяженности, бесконечно продлеваемой вдоль торговых путей. Пространственность государства и полиса – это не столько территориальный принцип, сколько детерриториальный, который особенно проявляется тогда, когда государство присваивает себе территорию локальных групп или же когда город отрывается от своей сельской округи; в первом случае местом ретерриториализации становится царский дворец и дворцовые запасы, во втором – городская площадь и торговые сети. В имперских государствах детерриториализация трансцендентна; она имеет тенденцию осуществляться вертикально, следуя небесной составляющей земли. Территория стала пустынной землей, однако приходит небесный Чужеземец, который заново основывает территорию, т. е. ретерриториализует землю. В противоположность тому в полисе детерриториализация имманентна: в ней высвобождается Коренной житель, т. е. потенция земли. В действительности всё оказывается еще сложнее, поскольку имперскому Чужеземцу самому нужны оставшиеся среди пустыни коренные жители, а Коренной гражданин сзывает к себе разбежавшихся чужестранцев, но в том и другом случае это не одни и те же психосоциальные типы.

Понятие «в-месте» или «со-в-местность» включает в себя и «местонахождение», и круг организующих его людей (бытие-с-другими). Однако в понятии «бытие-с-другими» необходима верная расстановка акцентов, которая распространяется и на «бытие», и на «других». Фигура Другого не может быть первичной (первична со-в-местность), поскольку Другой – это и тело Другого, а раз здесь имеет место тело, значит, оно размещено в пространстве, а точнее, оно само является пространством, поскольку тело Другого обнаруживает границы благо-даря (в связи с даром) «моему» телу.

Топологика не предшествует онтологике, но лишь конкретизирует позиции, экспозиции и диспозиции тел. Именно это нам хочет сказать и П. Бурдьё, для которого диспозиция – это опространствливающие друг друга тела агентов индивидуальной практики. Он особенно подчеркивает, что нужно начинать с определения четкого различия между физическим и социальным пространствами, чтобы затем задаться вопросом,