Антология - Гендер и язык

Лорд Честерфилд заканчивает с ироничной серьезностью обращением к одному из известных законодателей того времени, доктору Джонсону, чей «Словарь» (1755) стал поворотным моментом в процессе кодификации. «Мистеру Джонсону, – говорит лорд Честерфилд, – стоило бы серьезно заняться ограничениями различных и широких значений этого громадного слова (vast – бескрайний, громадный, обширный)».

Словарь Джонсона хорошо известен своими специфичными и двойственными дефинициями (Patron – «патрон, шеф» определяется в общем смысле как «негодяй, поддерживающий насилие и любящий лесть»). Джонсон фиксирует слова флирт (flirtation) и пугливый, страшный (frightful) как «женский сленг». Такое объяснение отягощено субъективной оценкой. Вполне очевидно, что неизвестный автор из «The World», процитированный выше, – мужчина: все отрывки показывают, что авторы (мужчины) уверены в ограниченности и бессмысленности женского лексикона, а также в его пагубном влиянии на язык. Отметим, что «язык» определяется писателями XVIII в. как язык мужчин: нормой считается способ говорения мужчин, в то время как язык женщин рассматривается как отклонение.

В XX в. андроцентрическая направленность по-прежнему присутствует в исследованиях словарного состава английского языка. Есперсен включил главу под названием «Женщина» в свою книгу «Язык: его природа, развитие и происхождение» (1922). Достоинство этой главы в том, что в ней представлено обобщение существовавших в то время исследований по женскому языку в разных частях мира. Однако ее справедливо упрекали в некритичном признании сексистских утверждений о мужских и женских различиях в языке. В эту главу Есперсен также включил раздел о словарном составе языка. Ученый пришел к заключению, что «словарный запас у женщин, как правило, менее разнообразен, чем у мужчин». Он подтверждает это результатами проведенного американцем Джастроу эксперимента, в котором студенты обнаружили более разнообразный лексикон, чем студентки, когда их попросили записать сто (отдельных) слов.

В разделе о наречии Есперсен говорит, что женщины отличаются от мужчин частотой употребления определенных прилагательных, таких как pretty (симпатичный) и nice (прекрасный). Следует отметить, что американская лингвистка Робин Лакофф в книге «Язык и место женщин», которая для многих ознаменовала возникновение лингвистического интереса к половым различиям в XX в., особо выделяет так называемые «пустые» прилагательные, например превосходный, очаровательный, милый… как типичные по ее определению для «женского языка» [Lakoff 1975, 53].

По Есперсену, женщины еще больше отличаются от мужчин в употреблении наречий. Цитируя заметки лорда Честерфилда о наречии vastly (см. выше), Есперсен доказывает, что «именно это и есть характерная особенность: любовь женщин к преувеличению очень часто диктует моду на интенсивность использования наречий, и они во многих случаях употребляются без учета их истинного значения» [Jespersen 1922, 250]. (Это, конечно, вызывает вопрос, что такое «истинное» значение.) Есперсен приводит примеры из всех основных европейских языков. Это доказывает, что наречия широко используются в этих языковых сообществах, но автор не представляет достоверных данных, которые явственно показали бы, что их используют только женщины или преимущественно женщины.

Наречие so (так, такой) также рассматривается как обнаруживающее «что-то неизменно женское». Есперсен приводит данные из «Punch» от 4 января 1896 г.: «Это маленькое наречие в сочетании с прилагательными пользуется большой любовью дам». Этот отрывок представляет примеры «дамского употребления»: It is so lovely! – Так мило!] Не is so charming! – Он такой обворожительный/; Thank you so much! – Я вам так благодарна/; I’m so glad you've соте! – Я так рада вашему приходу! «Объяснение» Есперсена о половых предпочтениях в употреблении заключается в том, что «женщины гораздо чаще, чем мужчины, обрывают предложение, не закончив его, так как, они начинают беседу, не задумываясь о том, что собираются сказать…» [Jespersen 1922, 250].

У Робин Лакофф также есть раздел об употреблении усилительного so. Она утверждает, что «so более частотно в женском языке, чем в мужском, хотя, конечно, и мужчины могут использовать его» [Lakoff 1975, 54]. Как мы увидим в следующих разделах, между работами Робин Лакофф и Отто Есперсена существует много параллелей, и это удивительно ввиду того, что феминистки приветствовали книгу Лакофф, а книгу Есперсена подвергли резкой критике.

2.2.2. Ругательства и табу

«Свистящий моряк, кудахтающая курица и ругающаяся женщина – всем троим место в аду» (Whistling sailor, a crowing hen and a swearing woman ought ah three to go to hell together).

В этом разделе я буду рассматривать ругательства, проклятия, нецензурные выражения и всё то, что относится к «вульгарному языку». Мнение, что женский язык более вежлив, более совершенен – одним словом, более благороден, широко распространено и сохраняется на протяжении многих веков.

Вульгарность – это культурный конструкт, и есть основания полагать, что возникшие в Средневековье новые, изысканные традиции, формируя аристократичные манеры, также создавали и вульгарность. Примером вульгарного языка являются французские фаблио (fabliaux) – комические сказки Средневековья, которые, вероятно, написаны отчасти в ответ на новую моду «чистого» языка. Фаблио «Дама, которая отомстила рыцарю» («La Dame qui se venja du Chevalier») [Montaiglon et Raynaud 1872—90: 6] отчетливо выражает «галантное» табу, порицающее употребление мужчиной непристойного языка в присутствии женщины. Мужчина и женщина вместе в постели, когда мужчина допускает оплошность (faux pas): «рыцарь сверху взглянул ей прямо в лицо и увидел, что она теряет сознание от удовольствия». Потом он не сдержал свою глупость и сказал ей что-то очень грубое. Прямо после этого он спросил ее: «Му lady, would you crack some nuts?» – «Дорогая, не хочешь ли пощелкать орешков?» (букв.: не хочешь ли ты перепихнуться) – (перевод [Muscatine 1981, 11]). Croistre noiz (crack nuts) – синоним слова foutre (переспать, перепихнуться). Женщина очень обижается и намеревается отомстить ему.

В противоположность этому сюжету существует группа из трех фаблио (две версии «Дама, которая не могла ни слышать, ни говорить “сделай это”» («La damoisele qui ne oir parler de foutre») и «Невинная девушка, которая…» («La pucele qui abevra le polain»), которые могут быть расценены как критика языкового ханжества женщин и которые защищают использование просторечных (вульгарных) форм. Во всех трех версиях истории героиня – чопорная (dédaigneuse) молодая женщина, не выносящая никаких слов, связанных с сексом, – так они задевают ее. Отец не держит в доме слуг мужского пола, так как их речь не подходит для ушей его дочери. Герой— умный молодой человек— приходит в дом под предлогом поиска работы и притворяется, что ему омерзителен непристойный язык. Тем самым он завоевывает доверие отца и дочери. Девушка так убеждена в его чистоте, что даже приглашает спать в своей постели. Происходит взаимное обольщение, и, во избежание использования табуированных выражений, любовники употребляют тщательно отобранные метафоры, например ponies, meadows, fountains (пони, луга, фонтаны) и т. д. Писатель дает комментарии к одной из версий: «Этим примером я хочу показать, что женщинам не надо быть слишком гордыми и следует громко сказать “выдери меня” (fuck out), все тем более, что равно они этим занимаются» (перевод [Muscatine 1981, 14]). Юмор этих историй основан на нелепом контрасте между неприязнью женщины к словам и удовольствием в акте. В известном отрывке из «Романа о Розе» («Roman de la Rose») (1277) критикуется использование эвфемизмов и иносказаний, а использование простого языка приветствуется. Писатель замечает: «Если женщины во Франции не называют их (coilles— фр.: шары, яйца), то это означает всего-навсего дань привычке» (перевод [Muscatine 1981, 17]). Табу в языке, видимо, существовали всегда, но, похоже, изысканные традиции Средних веков, вознесшие женщин на пьедестал, укрепили языковые табу, а также осудили употребление вульгарного языка женщинами и мужчинами в присутствии женщин.

Устойчивость наивно-лингвистических представлений о разном использовании ругательств мужчинами и женщинами отражается в критике системы воспитания детей благородных сословий, представленной Элиотом в произведении «Гувернер» («The Governour») (1531). Элиот рекомендует, чтобы ребенок достопочтенного джентльмена воспитывался женщиной, которой не разрешается «произносить никаких неприличных слов» в его присутствии. Чтобы ребенок не слышал таких слов, он настоятельно советует не допускать мужчин к воспитанию.

Шекспир, наоборот, осмеивает этот культурный стереотип. В пьесе «Король Генрих IV» Готспер ругает свою жену за использование просторечных выражений: