Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу» - Евгений Михайлович Майбурд

Чтобы по достоинству оценить поведение Маркса в этот период, вспомним, что в феврале 1865 г. лицо, финансировавшее «Капитал», высказалось довольно категорически:

…Действуй теперь быстро. Время теперь для книги очень благоприятное, и наши имена опять пользуются у публики почетом. Ты знаешь, как в Германии принято затягивать с печатаньем. Итак, не упускай момента, – это может повести к колоссальной разнице в смысле воздействия (31/48).

В то же самое время Маркс начинал свою славную деятельность во «временном подкомитете» Интернационала, превращая его в Постоянный комитет, а также совершая и иные превращения (Устав, Манифест и пр.).

Наконец, разворачивалась интрига вокруг Всеобщего германского рабочего союза, оставшегося без Лассаля. В интриге были задействованы Клингс и Зибель, с одной стороны, Либкнехт – с другой, графиня Гацфельдт – с третьей (последняя не знала, что Маркс пытается ее «использовать» против Б. Беккера).

И на этом историческом фоне необходимо было быстрее закончить «книгу», работа над которой затянулась, опрокинув все прежние сроки.

Поэтому 9 мая Маркс, заканчивая большое письмо: Уркартовы статьи, положение Б. Беккера в ВГРС, дебаты в прусской палате, возмущенное описание эпизода с редактором «Улья» Поттером и зачинание финансовой интриги против него, интрига Эрнеста Джонса против Интернационала (вероятно, вымышленная), разное другое, – кладет последний мазок:

Надеюсь, что (несмотря на многие перерывы) моя книга будет окончательно готова к 1 сентября. Дело подвигается хорошо, хотя я все еще не совсем здоров (31/99).

Довольно безоблачное начало, как вдруг через три дня… 13 мая:

Опять выскочил отвратительный карбункул на левом бедре близ невыразимой части тела (31/101).

Что, опять беда? Нет, все спокойно. 20 мая:

Я работаю теперь, как лошадь, так как должен использовать время, когда я работоспособен, а карбункулы все еще есть, хотя причиняют мне теперь лишь местную боль, не влияя, однако, на черепную коробку…

Очевидно, до размеров кулака не доходит. Судите сами:

…В перерывах между работой – нельзя же все время писать – занимаюсь дифференциальным исчислением dx/dy. У меня не хватает терпения читать что-нибудь еще (31/102).

И тут Маркс пропал. Нет, не буквально, конечно. Пропал для Энгельса. Нет писем и нет. Наконец, 24 июня:

Дорогой Фред!

Ты должен извинить мое долгое молчание. Я все это время непрерывно страдал разлитием желчи (вероятно, из-за жары) и вообще имел всякого рода хлопоты, а время, когда бывал работоспособен, целиком использовал для работы над книгой (31/104).

Ну, слава Те…! Книга движется. Правда, Энгельсу было не до того – он оставался один в лавке во время отпуска управляющего и компаньона, поэтому тоже не писал в Лондон (31/109).

Опять Маркс пропадает. Наконец, объявившись 31 июля, объясняет, что на сей раз попал в финансовую беду (здесь и написано про фирму «М&Э, Инк.»). Зато в конце письма читаем:

Вследствие жаркой погоды и связанного с этим состояния желчи у меня опять вот уже три месяца почти ежедневная рвота, как когда-то в Брюсселе (31/110).

Ну, ничего, ничего. Карбункулов нет. Работа движется, дела идут. Все сносно. Да вот новая напасть – 5 августа:

Когда была жаркая погода, я днем и ночью работал при открытом окне. Результат: ревматизм в правой руке, больше всего в лопатке; это причиняет мне сильную боль и затрудняет писание, особенно каждое приподымание руки. Насколько это отвратительно, ты можешь судить по тому, что я невольно вскрикиваю, когда, позабывшись, подымаю руку ночью в кровати (31/116).

Конечно, приятного мало, но будем же мужественны: бывало ведь хуже. Главное, как сообщено в первых строках, книга продвигается (меня позабавили твои слова про «произведение искусства» и т. п.). Энгельс удовлетворен. Он дает рекомендации, как лечить ревматизм, а затем признается:

Меня очень радует, что дело с книгой быстро продвигается вперед, ибо некоторые выражения в твоем прошлом письме действительно вызвали у меня подозрение…

О, подозрение! Возможно, не в первый раз уже инвестор что-то подозревает, только признается впервые. Так. В чем подозрение?

…Вызвали у меня подозрение, не оказался ли ты неожиданно снова перед каким-то поворотным пунктом, который мог бы затянуть все на неопределенное время.

Дипломатично. Не скажешь ведь попросту: подозрение, что дело опять откладывается. Это нынче нам с вами, дорогие читатели, представляется, что, коль скоро вышел «Капитал» в 1867 г., стало быть, так и надо было. А Энгельсу казалось в 1865 г., что «книга» уже давно должна была выйти. И причину столь долгого промедления он, по-честному говоря, не мог взять в толк. И терпение его иссякало. В этом же письме, в следующей строке, подтверждает он наше подозрение:

В тот день, когда рукопись будет отослана, я напьюсь самым немилосердным образом, отложу это только в том случае, если ты приедешь сюда на следующий день, и мы сможем это проделать вместе (31/117).

Но Маркс верен себе. 9 августа:

Я уже несколько дней как принимаю лекарство и совсем никуда не годен, совершенно неработоспособен… Это опять связано с желчью и является результатом «изнурительной» умственной работы в жару (31/119).

Тем не менее много всякой всячины о ВГРС, о домашних происшествиях, о шалостях детей и их забавных высказываниях. Дом в Лондоне живет своей нормальной жизнью, не испытывая никакого аврала. Идет своим ходом и работа над книгой. Например, 19 августа:

Я все еще болен, хотя Аллен устранил боль в печени. Но тут появилось нечто вроде инфлюэнцы, избавление от которой он обещает мне через пять-шесть дней, а в действительности из всех заболеваний это наиболее мучительное, поскольку речь идет об умственной деятельности.

Еще: не совсем здорова Лаурочка. Зато Женни и Тусси совершенно здоровы. Жена «вырвала себе» два зуба, а вставила четыре. Поскольку при инфлюэнце умственная работа мучительна:

«Пользуясь случаем», я, между прочим, опять немного «подзанялся» астрономией… (31/122).

И так далее. Где «Капитал»??? 22 августа:

Моя инфлюэнца так ударила меня в нос, что он стал… Она сопровождается отчаянным чиханием и таким туманом в голове… (31/126).

Ну что ж, и это – событие.

С 20 октября по 7 ноября Маркс гостил у Энгельса в Манчестере. Вернувшись, сообщает о новостях, а потом:

Все эти приятные обстоятельства сказались некоторым образом на моем состоянии, так что я должен был здесь немедленно заказать себе лекарство Гумперта (31/130).

На сей раз без подробностей.

Ноябрь – декабрь прошли благополучно. В новогоднем письме Маркс, по просьбе друга, объясняет Энгельсу «дифференциальное исчисление» (на самом деле – попытка изложить идею предельного перехода приращения касательной к параболе, довольно невнятная и путаная).

В остальном – текучка (интриги, интриги…). То же продолжается и в январе нового, 1865 г. Как вдруг…

10 февраля:

Дорогой Фриц!

На этот раз дело шло о жизни. Семья не знала, насколько серьезным был этот случай. Если эта история повторится в той же форме еще три-четыре раза, то я обречен на смерть. Я отчаянно похудел и все еще дьявольски слаб, правда, ослабли не