«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

заведений II и III разрядов Тулы обратились к начальнику губернии с прошением, в котором сообщили, что «содержание указанных заведений с правами торговли крепкими напитками до запрещения этой торговли едва оправдывало расходы и давало возможность производить уплату срочных платежей по обязательствам и договорам. В данное же время за прекращением торговли крепкими напитками, производя те же расходы, мы поставлены в совершенно безвыходное положение, грозящее нам полным разорением и неоплатностью по срочным обязательствам и договорам, что повлечет за собой и нищету для массы наших служащих, вынужденных остаться без службы и заработка». Затем содержатели просили губернатора разрешить «производить торговлю виноградными винами». Под прошением было 17 подписей. Начальник губернии просителям отказал.

В Тверской губернии также весьма распространенным стало пьянство мобилизованных на военную службу, усугубленное потреблением суррогатов (так, в деревне Устиново Калязинского уезда распивали лак трое призванных – «дабы напиться допьяна»). Число нижних воинских чинов в 1914 г. увеличилось с 7,7 до 42 тыс. человек, а в 1915 г. в прифронтовой Тверской губернии было размещено уже 120 тыс. солдат. Приток мобилизованных открывал для нерадивых содержателей трактирных и чайных заведений перспективы легкой наживы. Так, крестьянин В.А. Журавлев, хоть и жаловался на то, что «во время мобилизации публики много скапливается в заведении», но охотно этим пользовался. В ржевском трактире крестьянки А. Борисовой было расквартировано 20 нижних чинов, для которых, – жаловался сосед Шишков, – в трактире допускалось запрещенное распитие спиртных напитков. 5 сентября 1914 г. начальник тверского гарнизона просил тверского губернатора все-таки закрыть ренсковые погреба и усилить надзор за продажей виноградных вин. Он обосновал это тем, что со дня открытия ренсковых погребов в гарнизоне значительно увеличилось число пьяных нижних чинов, а карцеры в связи с этим заполнены. Тверской губернатор распорядился о закрытии всех винных лавок и о прекращении питейной торговли в дни работы призывных участков[322].

Иногда спаиванию военных способствовали сердобольные горожане: 13 января 1915 г. два нетрезвых тверских мещанина были задержаны в тот момент, когда, будучи в подпитии, угощали имевшимся у них денатуратом отправлявшихся на фронт солдат. Пьяные бесчинства, которые устраивали офицеры расквартированных в тверских городах полков, не были новостью городской жизни – в Твери пьяные офицеры часто устраивали дебоши в домах терпимости, трактирах и на улицах. Но в условиях «сухого закона» такие выходки становились нарушением закона.

Действительным новшеством в городской жизни стали пьяные военнопленные. Так, 10 января 1915 г. в Твери за нетрезвость был арестован австрийский военнопленный Корежь (в Твери он работал уборщиком снега с трамвайных путей). При дознании выяснилось, что денатуратом его угостил знакомый русский рабочий Буров, а тот пояснил, что встретившийся ему австриец в разговоре высказал пожелание выпить, после чего они вместе пошли искать спирт.

Немало усилий для воплощения в жизнь правительственного запрета продажи алкоголя приложили власти Вятской губернии. Так, 12 ноября 1914 г. вышло обязательное постановление губернатора, по которому запрещалось приобретавшим спирт, вино или другие крепкие напитки для химических, технических, ученых, учебных, фармацевтических или лечебных надобностей употреблять их в качестве напитков или заниматься их перепродажей. Санкции и наказание за нарушение этих норм были суровыми. Сама процедура отпуска алкогольной продукции строго регламентировалась: в Вятской губернии снабжением и распределением спиртосодержащих напитков можно было заниматься только с разрешения вятского полицмейстера.

В полицейских сводках отмечалось, что «население с радостью встретило правительственное распоряжение о прекращении виноторговли… теперь замечается полный достаток и довольство своим положением, и является возможность… труженику делать сбережения на черный день»[323].

В действительности же население не прекратило употреблять спиртное. Так, из отчетов городских управ видно, что после запрета продажи алкогольной продукции распространение получило (в том числе и среди детей!) употребление различных суррогатов («бражки»), которое «расползалось и вширь, и вглубь». Полицейская статистика отметила снижение числа преступлений, совершенных в состоянии алкогольного опьянения. Тем не менее нетрезвые ратники и солдаты нередко встречались на улицах Вятки. В сентябре 1914 г. пристав 2-й части доносил вятскому полицмейстеру Румянцеву: «В дом терпимости ежедневно приходят нижние чины пулеметной команды 333-го Глазовского полка и позволяют себе здесь всевозможные дебоширства, поют песни, ругаются сквернословием, матерной бранью и не обращают никакого внимания на содержательниц домов терпимости и постового городового. В ночь на 22 сентября 1914 г. они изрезали салфетку на столе и изорвали шторы в сенях»[324].

Осенью 1914 г. на имя вятского губернатора пришло письмо от неизвестной женщины: «Сообщаю вам… как власть имеющему, что какой-то виноторговец продает коньяк, хотя это ведь запрещено. Я так счастлива, что муж мой (алкоголик) прекратил свое пьянство, а вместе с тем и буйства в семье… дети стали поправляться от бессонных ночей… и что же – опять началась та же пьянка. Он является безобразно пьян, да еще приносит на дом коньяк, говорит, где покупает, но не говорит, у кого. Выходит – стало еще хуже: коньяк слишком дорог, чтобы пить его как водку. Это разорение! Вас все хвалят за Вашу гуманность и за Вашу деятельность. Вы окажете доброе дело – не одной мне, если сделаете покупку спиртных напитков совершенно невозможной. Прошу Вас от лица всех женщин, имеющих несчастье быть замужем за алкоголиками, принять все зависящие от Вас меры». 20 декабря полицейскому приставу пришло письмо от неизвестной женщины, в котором было указано, что «в домах терпимости пьянствуют и ничего не боятся, потому что полиция… вся задарена взятками. 9 декабря 1914 г. запасные солдаты пьянствовали в домах терпимости и пропили 87 рублей, потом когда же проспались, то смогли просить хозяйки, чтобы она отдала им половину денег пропитых. Она ничего не дала, сказала, идите куда угодно, жалуйтесь. Они пошли… и даже ходили в полицию… И пристав с них допросы взял. А хозяйку дома терпимости, Бакулеву, даже и не вызывали, так все и замяли»[325].

14 марта 1915 г. в Вятке «проходило пьянство и карточная игра. Для проверки этого факта на место выехали городовые и дежурный чиновник. Они столкнулись с тремя чиновниками управления вятского уездного по воинской повинности присутствия и еще тремя незнакомыми мужчинами. Старший чиновник Попов при этом демонстративно приставал к представителю власти, хватал его за рукав и грубо кричал: „Ты какое имеешь право заходить сюда и беспокоить нас, нам и свое начальство разрешает играть в карты на деньги. Ты знаешь, что Вятка находится на военном положении и начальством в ней являемся мы!.. Я до сих пор смотрел на полицию снисходительно, а теперь знаю, что нужно делать, вы теперь мне навстречу не попадайтесь“. А в управлении Попов заявил: „Вашей бумажкой здесь ж… пу подотрем“»[326].

В апреле крестьянка О. Головкова