Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

«Был счастлив (по стопам отца не шел

И не пытал свою жену он все же)».

В известной мере эта новелла несет в себе вполне христианское представление о способности безропотно принимать страдания как о высшей добродетели. Однако гораздо больше здесь другого: истинно человеческого сострадания к судьбе простой бедной женщины, взятой замуж как вещь и ставшей жертвой многолетних жесточайших нравственных пыток со стороны властительного маркграфа, которому захотелось подтвердить свое величие. А мера этого величия — рабская верность тех, кто имел несчастье подпасть под его власть.

В «Кентерберийских рассказах» есть место смешному, страшному, грустному, непристойному, целомудренному, кощунственному, возвышенному, трогательному и совершенно скабрезному. Это гораздо больше, чем написанный с натуры портрет тогдашнего английского общества; это попытка охватить взглядом художника весь мир в самом широком значении этого слова — космос, со всеми его противоречиями, красотой, величием и уродством. М. М. Бахтин писал: «Эпический мир знает одно-единственное и единственное сплошь готовое мировоззрение, одинаково обязательное и несомненное и для героев, и для авторов, и для слушателей». Именно поэтому «Кентерберийские рассказы» Чосера часто относят к Предвозрождению: в них нет места идеологической доминанте, раз и навсегда данной истине; здесь у всех есть своя правда. Такое стремление творчески осмыслить всю полноту мира мы еще не раз встретим у писателей и поэтов европейского Ренессанса.

Лирика вагантов и городские фаблио, составившие основу «Кентерберийских рассказов», создавались и распространялись в среде простонародной интеллигенции. Эпические жанры, предназначенные для маркграфов и прекраснейших дам, были представлены рыцарскими романами.

Литература обретает определенную жанровую форму, когда появляются не только те, кто ее создают, но прежде всего те, кто ее в этой форме воспринимает. Систему ценностей куртуазной культуры рыцарский роман перенял у лирики трубадуров; собственно, некоторые из них были авторами первых романов, написанных, как и городские новеллы, в стихах. Наличие изрядного досуга у знатных дам — а именно они были, да и остаются поныне, основными читателями романов! — предопределило появление длинных сложных историй со множеством необычайных героев и увлекательных приключений, о которых так приятно читать долгими вечерами у камина в замке Нормандии или Бретани, пока супруг кого-то убивает и грабит за тысячи миль от дома. К возросшей потребности в объемных романах быстро подтянулись производственные возможности: мастерские по изготовлению книг во множестве появлялись в больших и малых городах Европы. Иногда они создавались прямо при замках, чаще — в соборных школах и университетах. Довольно скоро они превратились в цеховые объединения, представляющие прообраз будущих издательств и типографий: здесь трудились переписчики, иллюстраторы-миниатюристы, отдельно изготавливали пергамент, кожу для переплетов, металлические уголки и застежки. Монастырские скриптории, где монахи за послушание переписывали древние манускрипты, постоянно оглядываясь на стоящего за плечом аббата, постепенно перестали заниматься светской литературой, не сумев адаптироваться к актуальной культурной реальности. Новые книги, пока еще фактически неподконтрольные церкви и государству, выпускались в количествах, которые вполне можно было назвать тиражами: число копий, изготовленных в одной мастерской, доходило до нескольких десятков, а совокупный тираж нового романа известного автора вполне мог превысить и сотню экземпляров. До появления в середине XVI в. первой реальной цензуры средневековая литература развивалась в пространстве условной свободы творческого самовыражения, вне тоталитарного идеологического диктата. Там же она будет жить и в последующие века, пусть даже видимо уступая внешним посягательствам на свою независимость, но всегда оставаясь культурным андерграундом по отношению к любым гражданским религиям.

К XII в. единым европейским языком светской литературы стал французский. Сам термин роман изначально обозначал любой художественный текст на одном из романских языков. В начале эпохи высокого Средневековья под ними понимались различные подгруппы галльских и окситанских наречий, из которых позже возник литературный французский: гасконский, окситанский, лангедокский, провансальский, валлонский и другие. Первые рыцарские романы тоже появились во Франции; здесь же, в мастерских Парижа, Лиона и Орлеана создавали их первые иллюстрированные и роскошно переплетенные издания, распространявшиеся по всей Европе, а особенно в Англии, чья культура в то время была неразрывно связана с французской. Эта тесная связь и постоянный культурный обмен во многом определили сюжеты и темы средневековых романов.

Впрочем, немало повлияли на них и яркие культурные впечатления, полученные авторами первых романов, рыцарями и трубадурами, в Греции и Византии, по дороге в Святую Землю. «Кентерберийские рассказы» Чосера начинаются с повести рыцаря, в которой мы не без удивления встречаем знакомые имена и топонимы: Тесей, Афины, Фивы, амазонки. В этом почерпнутом из античности антураже развивается вполне куртуазный сюжет, где Тесею, афинскому герцогу, отводится характерная роль справедливого правителя, а события развиваются вокруг двух друзей-фиванцев, которые соперничают за любовь прекрасной дамы, что мелодраматически заканчивается смертью одного из них. Подобных наивных пересказов или вариаций на тему античной мифологии и истории было немало: «Роман о Фивах» и «Роман об Александре» неизвестных авторов, «Роман о Трое» французского трубадура Бенуа де Сент-Мора, посвященный автором Альеноре Аквитанской — так восторженные мальчишки, начитавшись приключенческих книжек, тащат оттуда в свои фантазии героев, злодеев и прекраснейших дам.

Однако древнегреческие сюжеты недолго вдохновляли романистов средневековой новой волны. К последней четверти XII в. повествовательный жанр нашел для себя куда более поэтически привлекательный и богатый источник вдохновения. Это был мир древних кельтских легенд и сказок.

От французской Бретани до берегов Ирландии по прямой чуть больше шестисот километров — как от Москвы до Санкт-Петербурга, а расстояние от бретонского города Ренн до Лондона меньше, чем протяженность Ленинградской области с запада на восток. В этих довольно компактных границах, начиная с нормандского нашествия в Англию Вильгельма Завоевателя в середине XI века и на протяжении нескольких последующих веков кипела бурная политическая и культурная жизнь. Так получилось, что в континентальной Европе кельтские эпические сказания были наиболее популярны в Бретани; на их основе сформировался чрезвычайно обширный Бретонский цикл романов, объединенных образом легендарного короля Артура и его рыцарей.

Принято считать, что прототипом знаменитого короля является некий Арториус, вождь бриттских племен, живший примерно в V–VI вв. и прославившийся героической борьбой против англов и саксов; рассказ о нем содержится в «Истории королей Британии» Гальфрида Монмутского, написанной в 1137 году. Однако признаки глубокой архаики и характерной поэтики древнейших ирландских саг позволяют предположить, что в данном случае не историческая личность превратилась в легенду, а, напротив, мифологическому герою был подобран некий исторический прототип. Подобное мы уже встречали в античности, когда древнегреческие мифографы искали исторические соответствия уже существующим мифам о Тесее и Минотавре, причем находили последнему в качестве реального прототипа какого-то критского военачальника, отличавшегося свирепостью и бычьей силой. Новую жизнь и новые