Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

Средний брачный возраст женщин был аналогичным английскому – 23–26 лет, хотя в целом женское безбрачие было несколько выше. Уровень внебрачных связей также превосходил тот, что существовал во Франции и в Англии (до середины XVIII в.), и этот уровень повышается к концу XVIII в., корреспондируясь с общеевропейской тенденцией. Количество внебрачных рождений имеет устойчивую тенденцию роста в Новое время – с 1 % в 1650 г. до 5 % – в 1800 г. В сфере внебрачных связей более строгая мораль равнинных территорий соседствует с большей вседозволенностью Хайленда – если между 1660 и 1760 гг. количество внебрачных рождений в Лоуленде выросло на 2–3 %, то в горной Шотландии – на 3–6 %[16]. Добрачные вольности, приводившие к рождениям, были более свойственны лесным европейским регионам, и церковь, хотя и боровшаяся с этим грехом, зачастую была бессильна.

Регион горной Шотландии, очевидно, имеет больше сходства с Ирландией с сфере демографических процессов, учитывая то, что Хайленд в большей степени пострадал от голода 1690-х гг. Растущий дисбаланс между динамикой населения и недостаточностью ресурсов приводил к расширению уровня миграции из региона в соседние области и за океан – проблема, с которой столкнулся целый ряд европейских стран в этот период.

Внутренняя миграция приводила к перенаселению одних регионов, в частности, Лоуленда, и к запустению других. Число жителей Эдинбурга, который был королевским городом, выросло с 12 тысяч в 1560 г. до 20–25 тысяч в 1635 г., 30–50 тысяч в 1700 г., и до 82 тысяч ко времени первой переписи 1801 г. Рост численности городского населения в Шотландии был наиболее динамичным во всей Европе в XVIII в., будучи в значительной мере связанным с эмиграцией из сельской местности. Этот рост характерен для всего периода шотландской Новой истории, но в наибольшей степени свойственен для конца XVI-начала XVII вв. и для времени, следующего сразу за подавлением якобитского движения[17]. Особенностью городской ситуации в Шотландии является то, что, хотя Эдинбург был самым ее крупным городом до начала XVIII века, соотношение численности населения, проживающего в столице и в других городах, было ниже, чем в других европейских странах. Такие городские центры как Глазго, Данди, Абердин, Перт, или меньшие по размеру и численности населения города вроде Инвернесса и Дамфриза, играли несомненно большую роль в экономическом развитии страны в целом, чем даже более крупные города в других европейских центрах. Кроме того, городской рост в Шотландии имел еще ряд особенностей. Во-первых, он был крайне регионализирован, поскольку практически все города располагались в Лоуленде, по крайне мере, это утверждение является бесспорным для периода до XVIII в. Во-вторых, шотландское городское население между 1500 и 1600 гг. росло в тех же пропорциях, что и английское. Еще более эти темпы ускорились в XVIII в., что было уникальным европейским процессом. Кроме того, цифры городского роста говорят и об экономической динамике в целом после 1750 г., когда темпы экономического развития Шотландии намного опережали тенденции развития других регионов.

Еще одним общепринятым утверждением является то, что экономическое развитие Шотландии в Новое время было тесно связано с эволюцией т. н. «примитивных социальных структур», какими были, в частности, хайлендерские кланы. Удивительно, но утверждение Рона Хастона, сделанное им почти четверть века назад, об отсутствии полноценных исследований о шотландской социальной структуре Нового времени, до сих пор нечем опровергнуть[18]. Британская и церковная, и светская историография предпочитали обходить этот вопрос стороной. Светские историки всегда ограничивались лишь констатацией различий социальных структур Англии и Шотландии; в работах же, принадлежащих перу церковных историков, чаще речь идет о взаимоотношениях между человеком и богом, чем между человеком и человеком.

XVI в. чрезвычайно интересен для историка с точки зрения и экономических, и социальных процессов, происходивших в Шотландии. Он является принципиальным для понимания шотландского прошлого Нового времени потому, что именно в тот период были заложены основы социальных процессов, определявших развитие региона в следующие два столетия. Наиболее фундаментальным из этих процессов было окончательное инстиуциональное разделение тех, кто работает на земле, и тех, кто ею владеет. Именно XVI столетие было последним веком шотландской истории, когда возможности социальной мобильности были относительно велики. Одновременно, XVI в. еще не провел резкого социального разграничения между джентри и представителями других социальных слоев.

Между тем, очевидно, что такой системы социальных рангов, которая существовала во Франции XVII в. или в Пруссии столетия XVIII, в Шотландии не было. Однако на уровне церковного прихода, например, существовало разделение на хозяев, свободных владельцев, фьюеров, державших землю на условии фиксированной платы, собственников и тех, кто обрабатывал землю. Такое разделение закреплено в большинстве письменных документов. На уровне городской классификации, как правило, выделяли тех, кто обладает городскими привилегиями, и всех остальных.

Сегодня, на основании анализа записей о поступлениях налогов, а также поместных документов, историк имеет возможность составить хотя бы самую общую классификацию социальных групп Шотландии Нового времени в зависимости от уровня их имущественного положения. В частности записи о налогах свидетельствуют об имущественной дифференциации конца XVII в. в Лоуленде. Изучение этого периода особенно важно, учитывая экономический кризис 1690-х гг., выступивший катализатором исподволь развивающихся процессов.

Подавляющее количество земли принадлежало крупным владельцам, обладающим политическим и судебным авторитетом и использующим патронажные практики для защиты собственных интересов. При этом земельный рынок был развит крайне слабо, а оживление операций на земельном рынке в конце XVIII века было связано с развитием городских слоев торговцев и профессиональных служащих. Корона, города и отдельные мелкие владельцы владели лишь незначительной частью земли в Шотландии, и только лишь в западных, центральных и юго-западных частях Лоуленда было несколько более развито крестьянское землевладение. Западные же острова были вообще объединены в единое владение, Лордство островов, где наследовались все земли целиком. Незначительное исключение составляет Восточный Лотиан и Файф, территории вокруг Эдинбурга, где земельная собственность была меньших размеров и рынок земли был более динамичным.

В Шотландии не было эквивалента английских йоменов, за незначительным исключением тех, кто проживал в поместьях мелких землевладельцев или порционеров, наследовавших лишь часть земельного держания. Однако таких к концу XVII в. насчитывалось не более 8 тысяч человек[19]. Те, кого в Англии называли копигольдерами, в Шотландии уже в конце XVI и начале XVII столетия стали арендаторами земли, мелкое же землевладение получает все большее распространение, начиная с середины XVI столетия, когда реформация разрушила крупное церковное землевладение. Однако, во-первых, экономическое значение таких хозяйств было невелико в XVI в., а, во-вторых, в XVII столетии большая их часть вошла в состав более крупных владений лендлордов.

Таким образом, и в XVI, и в XVII столетиях доступ для большинства крестьян к земле мог быть возможен только благодаря аренде. Если на