История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

оставил монах Гильом Рубрук, посетивший его как раз во время правления Менгу-хана. «О городе Каракаруме, да будет вашему величеству известно, что за исключением дворца, он уступает даже пригороду святого Дионисия. Там имеются два квартала: один саррацинов, в котором бывает базар: другой квартал катайцев, которые все ремесленники. Вне этих кварталов находятся большие дворцы, принадлежащие придворным секретарям. Там находятся двенадцать кумирен различных народов, две мечети, в которых провозглашают закон Магомета, и одна христианская церковь на краю города»[394]. Несколько выше по тексту Рубрук сообщает, что «там имеется также много домов, длинных как риги, куда убирают съестные припасы хана и сокровища»[395]. Из этого описания очевидца заметно, что при Гуюке и Менгу Каракорум был в первую очередь политическим центром империи и одновременно главным центром потребления её ресурсов. Основным поставщиком данных ресурсов, скорее всего, был близлежащий Китай. Но в Каракоруме не было реального административного аппарата управления по китайскому типу, о существовании которого уже при кагане Угедее приводились сведения у Рашид ад-дина.

В связи с этим можно предположить, что восстановленный китайский аппарат управления располагался в завоёванных монголами городах Северного Китая. Здесь осуществлялся сбор налогов и их распределение. Причём часть налогов, вероятно, распределялась на местах на нужды самого аппарата управления. В него входили и финансируемые из государственной казны военные формирования. До времён Угедея эти формирования находились под контролем бывших цзиньских военачальников, перешедших на сторону монголов. После ликвидации самостоятельных владений и унификации системы управления войска из киданей, китайцев и чжурчженей перешли под прямое управление имперской администрации. Эта система управлялась через назначенных империей наместников. Они представляли центральную власть на местах, осуществляли сбор налогов, их распределение, а также управление набираемыми на местах воинскими формированиями.

Для политической системы империи Китай был важнейшим экономическим базисом и одновременно одним из источников формирования общеимперской идеологии государственного строительства. Однако проблема заключалась в том, что одновременно у Монгольской империи существовала ещё одна организационная основа — это созданная Чингисханом монгольская традиция управления, основанная на системе улусов, и противоречия между ними создавали все условия для будущего раскола. И такой раскол должен был пройти не только между отдельными улусами, но и между всем остальным миром Монгольской империи и Китаем. Вернее, тем монгольским улусом, который будет контролировать Китай и его ресурсы.

Приход к власти Менгу был последней попыткой сохранить единое монгольское государство в том виде, в котором его создал Чингисхан. Менгу, как и его предшественник Гуюк, начал с наведения порядка в государстве, усиливая централизованное начало. Он отобрал все ярлыки и пайцзы, выданные чингизидами в период безвременья, и приказал, «чтобы впредь царевичи не давали и не писали приказов о делах, касающихся провинций, без спроса у наместников его величества»[396]. «Запрещено князьям самовольно собирать народ к себе, а чиновникам производить поборы с народа под предлогом поездки ко двору»[397]. После наведения порядка в управлении Монгольской империи Менгу организует новые завоевательные походы. Причём это были последние походы, организованные последним общемонгольским каганом в общеимперских интересах.

Система организации данных походов наглядно продемонстрировала, что Менгу, в отличие от того же Угедея, уже рассматривал империю как достояние своей собственной семьи. И если для Угедея было важно сохранить общее семейное единство и единство империи (для этого он поставил, к примеру, во главе похода на запад 1236 года своего племянника Бату, подчинив ему своего сына Гуюка), то Менгу полагался только на своих. Один брат хана, Хулагу, был направлен на запад. Другой брат, Хубилай, воевал в Китае против китайской империи Сун. В Монголии для контроля ситуации оставался ещё один брат Ариг-буга.

Каждый поход преследовал собственные тактические и стратегические цели. Первый был направлен на продолжение завоевания южнокитайской империи Сун. Второй был предназначен для закрепления власти империи в Иране и завоевания мусульманских владений в Ираке, Малой Азии и Сирии. Важно также и то, что в организационном плане между этими двумя завоевательными походами была существенная разница. Война с Сун велась в основном с использованием значительных воинских ресурсов Северного Китая. Большую часть монгольской армии, воевавшей против Южного Китая, наверняка составляли многочисленные китайские, киданьские и чжурчженьские формирования, финансируемые по китайской управленческой традиции из единого центра. Однако костяк армии состоял из монгольских «тысяч», основная часть которых происходила из улусов, расположенных на степных территориях к северу от Великой Китайской стены.

В то же время армия, двинувшаяся по приказу Менгу на запад, была сформирована из представителей всех монгольских улусов. Во-первых, в распоряжение Хулагу были переданы войска, уже находившиеся в Иране под командованием нойона Байджу. Во-вторых, был отдан приказ выделить из всех монгольских «тысяч» по два человека из каждого десятка. «Определили, что из всех дружин Чингизхана, которые поделили между сыновьями, братьями и племянниками его, на каждые десять человек выделили бы по два человека и передали в качестве инджу Хулагу-хану. В силу этого все, назначив из своих сыновей, родичей и нукеров, отправили их вместе с войском на службу Хулагу-хану»[398]. То есть фактически был сформирован новый монгольский улус. Он должен был не просто завоевать новые территории, его главная задача заключалась в том, чтобы их освоить, взять под свой контроль.

У Рашид ад-дина есть указание о том, что для войска Хулагу было выделено всего «тысячу китайцев, камнемётчиков, огнемётчиков, арбалетчиков»[399]. Остальные войска состояли из тех, кто ранее проживал в монгольских улусах и входил в состав «тысяч». Этим армия Хулагу отличалась от той, которая под монгольскими знамёнами воевала в Китае. Ранее мы отмечали, что в монгольские улусы чингизидов входили главным образом те, кто был привычен к кочевому образу жизни.

К моменту начала похода Хулагу после разгрома монголами всех традиционных племенных образований на степных пространствах Евразии большая часть кочевников, в основном тюркского происхождения, уже была включена в состав монгольских «тысяч». Несогласные, в частности, кипчаки были вытеснены за пределы степных пространств. Часть из них оказалась в Венгрии, Болгарии, греческой Никейской империи, другие в Сирии и Египте. В результате приказ выделить по два человека из каждого десятка монгольской армии автоматически приводил к тому, что в составе войска Хулагу преобладали кочевые тюрки. Соответственно, вновь сформированный монгольский улус Хулагу состоял главным образом из тюрков.

Важно подчеркнуть также, что поход Хулагу был связан с переселением значительных масс кочевников на другое место жительства. В этом заключалось его кардинальное отличие от ранних походов на запад того же Субэдая, которые являлись военными походами, в то время, когда семьи его воинов продолжали жить на территории