Александр Говоров - Византийская тьма

— Ну а твой секрет, где он? Ты же обещал…

— Что я обещал, это я всегда исполняю, — важно заявил Сикидит. — Уже устанавливают напротив никейских ворот…

Андроник торопясь вышел, над истомленной землей всходила огромная синяя туча, ее пронизывали молнии, раздирал ветер.

— Всевысочайший! — бросился к нему какой-то пафлагонский стратиарх. — Что прикажешь делать со старухами? Попадали в канаву, затаились…

Но принцу уже было не до старух. Вскочил в седло, коней подали Сикидиту, Денису.

— Надо взять сегодня! — призывал принц. — Симерон! Слышите, герои?

На расстоянии полета стрелы, напротив ворот, силачи под командою Пупаки устанавливали на деревянных козлах махину — сооружение, очевидно, из бронзы — огромный, заклепанный с одной стороны ствол.

— Пушка? — удивился Денис. — Но до пороха еще целых сто лет!

«Впрочем, — подумал он, — в литературе пишут, что история техники в Византии слабо изучена. Книгопечатание, бумага, компас, без сомнения, были у византийцев раньше, чем в Западной Европе. А знаменитый греческий огонь? По составу он был таким же, как порох, только жидкий».

«Итак, протопушка, — решил он, наблюдая, как Сикидит чертом вертится вокруг установленного сооружения, начальственно покрикивает по делу и не по делу. — А кто же здесь рассчитывает давление внутри ствола?» Денис хорошо помнил уроки Советской Армии, там усвоил понятие — давление газов внутри ствола. Неужели это Сикидит делает расчеты?

— Ну и как? — подъехал принц, заметивший, что Денис заинтересовался протопушкой. — Пока вы тут с бабами загипнотизированными воюете, наш старичок в своей эргастерии, как мышка, трудился и вот какую красотищу изобрел!

Сикидит был польщен вниманием к его детищу. Принялся объяснять, что главная проблема была во взрывчатом веществе…

— Инструментум флогистонум! — объявил принц по-латыни. Ясно было, что в этом деле он тоже кое-что смыслил. — Огненное орудие! Торопитесь, братцы!

С небес сверкнула молния. Боги подтверждали торжество науки. Ветер крутил смерчи, мел пылевые бураны. Подъехал великий доместик Врана, поддерживая камилавку, которую он временно надел вместо шлема.

— Прикажи заложников отпустить… Не дело это, принц!

— Никогда! — нервно тряс пальцем Андроник. — Никея будет взята сегодня. Я вам такое покажу, я все разнесу здесь в клочки!

Тут подъехал Сикидит, который возле протопушки оставил своего горбатого помощника. Заявил: лучше бы продолжать подготовку после дождя, а то невозможно как следует взрывчатку отмерить.

— Клади больше, — неистовствовал принц. — Чего глядишь, горбун? Клади, не жалей! Кашу маслом не испортишь!

Прискакал дежурный адъютант, доложил ни к селу ни к городу:

— Исаак Ангел ушел…

— Куда ушел?

— Все туда же, куда…

Тут Андроник окончательно взбеленился. Подскакал к горбуну, схватил его с седла за шиворот:

— Поджигай фитиль!

— Но, всевысочайший…

— Поджигай, скотина! Поджигай!

Денису сначала показалось, что молния из низко нависшей черной тучи ударила прямо в их бугор. Затем он понял, что уже не сидит в удобном седле своей Альмы, а по воздуху несется прямо об земь. Хлопнулся боком и на какой-то момент выключился из бытия. Потом ощутил себя зачем-то бегущим и что-то кричащим среди других столь же изумленных и обезумевших, среди скачущих лошадей и валяющихся кровавых тел.

Стелился низкий удушливый дым, все виделось как сквозь колеблемую воду. По-прежнему утробно рокотал гром. Пушку, стало быть, разорвало.

На коне оказался один Андроник. Еле справившись со своим скакуном, он спрыгнул и кинулся к лежащему Каллаху. Как ни слушал он его сердце, оно молчало непоправимо.

— Ой, друг! — горевал принц. — Как же это тебя так? Ой, мой бедняга, ты убит? Кто же теперь позаботится обо мне?

Все потихоньку приходили в себя. Осажденные никейцы напряженно молчали, не в силах понять, что это там такое у противника происходит. Оплакав Каллаха, принц не стал заботиться о других убитых и раненых, валяющихся вокруг. Главное, отметил, что Сикидит невредим. И помчался к Никее, где таран не прекращал свою пока бесполезную работу.

Подскакал к воротам, завидев повелителя, вояки встрепенулись, в очередной раз раскачали ствол тарана:

«И-и-эх!»

Ворота зазвенели от удара, но даже не пошатнулись. Никейцы сверху следили за происходящим, но не стреляли, потому что вокруг по канавам сидели заложники и заложницы.

— Сейчас я вам повышу производительность труда, — обещал принц мастерам тарана. И закричал стратиарху, ответственному за заложников: — Где эта Ефросиния, старая потаскуха? Ну-ка ее живо сюда!

Доставили старуху в монашеской мантии, это была мамаша Ангелов, Андроника и Исаака, ныне игуменья монастыря. Все морщинки на желтом личике несчастной тряслись от страха, но она виду не подавала, громко молилась.

— Не молись, не молись, — сказал ей принц. — Лучше-ка садись верхом на эту чушку. А то что Господа гневишь понапрасну?

И полумертвую Ефросинию посадили верхом на таран и принялись лупить по воротам что было сил.

— Андроник, Андроник! — кричали с верха ворот. — Опомнись!

— Андроник, Андроник! Отпусти мою мать! — это молил рыжий Исаак, который, как оказалось, вовсе никуда не бежал. Он ползал за красующимся в седле принцем, колени в кровь были разодраны о щебнистый грунт.

— Отпустить? — хрипел Андроник, успевший потерять голос. — Очень просто! Откройте мне ворота (следовало непереводимое ругательство), и я отпущу вам вашу мать (еще худшая брань)!

Все, однако, ожидали, что ворота все-таки откроются. Опять подбежал пафлагонский стратиарх с сообщением, что эта Ефросиния уже потеряла сознание, держать ее на таране невозможно… Андроник хлестнул коня и умчался куда-то, как сатана.

И тут хлынул дождь, которого так долго все ждали. Сначала крупный и спокойный, он превратился в сплошной непереставаемый поток небесной воды. Армия Андроника стремительно разбегалась, а с нею заложники и мобилизованные крестьяне.

Тогда втихомолку приоткрылись ворота непокорившейся Никеи и диссиденты, захлебываясь от дождя, перетащили к себе и Ефросинию, и валявшееся вокруг оружие, и даже самый таран.

12

Последствия от взрыва протопушки оказались более ощутимыми, чем это виделось сначала. Среди многочисленных жертв был и великий доместик Врана, нелегкая его принесла как раз в момент выстрела приехать хлопотать за заложниц. Он, правда, был жив, но лишился языка, не мог ни встать, ни сесть, смотрел жалостливо выцветшими старческими глазами. «Контузия», — как врач определил бы Денис. Но византийцы этого не понимали, они склонны были все валить на злого духа, который, по их мнению, сидел в той протопушке.

Потерпел утрату и Денис. Он, имевший теперь двух коней, да, по мнению Костаки, обязанный просто завести себе их целую конюшню, взял с собой под Никею старушку Альму, не предвидя там особенных боев.

Теперь бедная верная Альма умирала с вывороченными внутренностями, и не дай Бог вам увидеть глаза умирающей лошади, это страшнее, чем человеческие глаза. Приходилось лошадь зарезать, чтобы хоть мясо не пропало для голодных солдат.

Денис же, хотя стоял ближе всех к незадачливой этой пушке, отделался царапинами, а пострадавший костюм синэтера пришлось заменить на запасную форму какого-то стратиота.

В столицу они вернулись с обозом, отвозившим в Редест по-прежнему парализованного великого доместика. У византийцев, кроме отмеченных выше, был и такой предрассудок: они не смещали с должности раненых и больных, пока сам Бог не приберет или не разгневается царь.

Костаки, раздобывший трофейного коня, посадил Дениса на него, и они с дружиною отправились с пристани домой. (Домой! В особняк в квартале Дафны!)

Несмотря на сравнительно поздний час — солнце висело низко над волнами пролива, — улицы были полны торгующих. Денис, которого ранее целиком поглощали заботы организации осады Никеи, вдруг обратил внимание, что торгующие теперь люди совсем иного класса. Это были не купцы, не профессиональные разносчики — это были внезапно обедневшие чиновники, домовладельцы, учителя, даже попы и диаконы, продававшие по мелочи скудные свои пожитки, чтобы завтра своим детям принести хоть кусок хлеба.

Остановились на углу улицы Виглы, чтобы пропустить шествующий по какому-то поводу крестный ход. Почтенная матрона в простой холщовой накидке, которая могла принадлежать какой-нибудь из ее бывших рабынь, протянула Денису в седле бронзовую статуэтку — пляшущий человечек с козьими рожками.

— Если вы понимаете, господин, — торопилась она, видя, что Денис заинтересовался и рассматривает статуэтку, — а вы, вижу я, человек образованный, это подлинная вещичка из Древней Эллады…