Сергей Лавров - Лев Гумилев: Судьба и идеи

Это было в книгах, а в жизни приходилось приближаться к новейшему времени, отказываться от «железных принципов». Так, например, он высказывался о геополитической стратегии России конца XX в.; правда, слова «геополитика» по-прежнему избегал, заменяя его «глобальной историей»1097. Говорил Л.Н. о необходимости сохранить все постсоветское пространство, ибо здесь «народы связаны друг с другом достаточным числом черт внутреннего духовного родства, существенным психологическим сходством и часто возникающей взаимной симпатией (комплиментарностью)»1098.

Показательно, что в последних интервью четко звучал мотив евразийства, более того – спасительности евразийства для России, и новое противопоставление: уже не «Запад – Восток», а шире – «Запад – не-Запад». «История общения с западным этносом однобока, – резюмировал Л.Н., – мы Запад любим, а он нас не любит». И когда ему говорили что-то о разрядке, об угрозе войны, он отвечал: «Есть вещи пострашнее войны. Есть бесчестие рабства1099.

События в мире во многом подтверждали актуальность евразийства. Оно вряд ли вышло бы из анабиоза при всех усилиях Л.Н., если бы не было востребовано жизнью – вакуумом в идеологии «новой России».

Его возрождения панически боялся Запад. Отсюда и «пророк» А. Янов – одна из гнуснейших фигур импортно-русскоязычной публицистики, и бешеная злоба эмигрантской «Русской мысли» с ее «страшилкой» – русским фашизмом1100; отсюда – прямые угрозы именитых политологов Запада. Збигнев Бжезинский, говоря о необходимости изолировать имперские тенденции России, писал: «Мы не будем наблюдать эту ситуацию пассивным образом. Все европейские государства и Соединенные Штаты должны стать единым фронтом в их отношениях с Россией»1101.

Высказывались в таком же плане и официальные лица администрации США, в частности заместитель госсекретаря и «специалист по нам» Строуб Тэлботт. Он грозил русским: «Не вздумайте повторять путь Александра Невского». Как будто был уполномоченным псов-рыцарей с Чудского озера1102.

Конечно, есть и другие, более трезвые оценки, к тому же и более компетентных людей. Так, И. Валлерстайн (США), широко известный капитальными работами по истории и геополитике, предсказывает, что мир следующих пятидесяти лет обещает быть куда более жестким, чем мир «холодной войны», из которого мы вышли. Согласно его представлениям, «холодную войну» в высшей степени режиссировала, в высшей степени сковывала забота двух сверхдержав о том, чтобы между ними не вспыхнула ядерная война1103.

Евразия – в самом широком смысле (Континент Евразия) – на подъеме, отнюдь не спокойна, отнюдь не так предсказуема, как раньше. Это пугает Запад. Кажется, «призрак Евразии» начинает бродить по странам «золотого миллиарда». Мечта Запада об униполярном мире во главе с США не стала реальностью. «Неполитик» Лев Гумилев перед смертью прогнозировал: «Евразийский полицентризм предполагает, что таких центров много. Европа – центр мира, но и Палестина – центр мира, Иберия и Китай – то же самое»1104. В заявлениях России и КНР (1997, 1999) современный мир трактуется как полицентрический1105.

Безальтернативность евразийства для России все более становится очевидной. «Все остальные модели дальнейшего политического развития, – считает А. Дугин, – в конечном итоге приведут к процессу постепенного евразийского возрождения, к нормализации исторического курса, к осознанию необходимости для России уникального культурного, геополитического, социально-экономического пути»1106.

Евразийский континент, единственная в мире супер-континентальная держава – «Большое пространство» все равно заставит признать и реализовать его единство, оно выше любой национальной идеи, оно выше для всех этносов России. Самые простые, почти тривиальные мысли в условиях безумия, охватившего страну зоологического национализма, о котором говорил еще С. М. Широкогоров в 20-х гг., могут быть абсолютно гениальными. В беседе с А. Сабировым в 1990 г. Л.Н. «выдает» такую формулу: «Знаете, внутри государства тоже необходима международная политика»1107.

Страна-то у нас особая – суперэтнос, мозаичное единство. «Мозаичность», согласно Л.Н., «поддерживает этническое единство путем внутреннего неантагонистического соперничества»1108. Он отвергал «политизированный этноцентризм», отвергал распад страны и в ответ на провокационный вопрос: «Распад – благо?» – утверждал: отнюдь нет, жить «порознь – не касается государственного устройства»1109. «Лично я, – писал Л.Н., – за проверенный веками вариант устройства страны: за единую Россию, в которой было бы одно правительство, в одной столице – Москве. Местные бюрократии не нужны»1110.

Как в воду глядел Л.Н., а ведь «самостийники» тогда еще не показали страшного своего лика. Трудно было в ту пору и предвидеть, что Москва уже не совсем столица, а вскоре совсем не столица, не Центр, а нечто другое. Как объяснить научную (и вполне серьезную) конференцию в Новосибирске (1995) под хлестким названием «Социально-экономические аспекты переноса столицы из Москвы»? А. Зиновьев писал, что уже сейчас Москва не является национально русским явлением. Хотя в основном тут живут русские, колоссальный «Гонконг» уже сложился в Москве, а «гонконги» будут существовать и уже существуют за счет основной массы России1111. Не похожи ли эти «гонконги» на гумилевские «химеры»? Авторы одного аналитического обзора характеризовали отношение регионов к Москве как зависть, перешедшую в ненависть.

Казалось бы, Л.Н. имел право осуждать ту прошлую, уходящую страну, географию которой он изучал по лагерям – от Беломорканала до Караганды-Норильска-Омска. Но, удивительное дело, у него хватило объективности подняться до других оценок; более того, опровергать новую официальную ложь. Не заразился он тем «обличительным синдромом» конца 80-х—начала 90-х, которым упивалась «творческая интеллигенция». Эта ложь мутным потоком выплескивалась с голубого экрана, заполняла газеты, лилась с трибун съездов и конференций. Вот ее основные направления.

Ложь № 1: никакого добровольного объединения народов в советские годы не было, была сплошная «империя зла», «тюрьма народов», «большой ГУЛАГ». Неожиданным для многих (кто пожелал заметить) был ответ Л.Н.: «В пору моей молодости СССР как раз и был Россией. Сейчас он перестает быть Россией именно потому, что разваливается, а развал отнюдь не самый удачный способ этнической политики». Это было сказано в интервью, озаглавленном жестко: «Объединиться, чтобы не исчезнуть»1112. Начинался 1991 г.; еще не было Беловежской Пущи....

Пламенный патриот своей страны, Л.Н. подчеркивал нежелание народов «отложиться», то есть уйти из России даже в самые смутные годы. Именно этого не могут ему простить яновы: как это он – неоднократно репрессированный, униженный в годы сталинизма и полузапрещенный позже – не с ними, охаивающими Россию. А Л.Н. говорил о другом, о нежелании народов «отложиться» (то есть уйти из России) даже в самые смутные годы. Шла гражданская война. Железные дороги, соединяющие юг страны с Москвой, были перерезаны: одна Дутовым, а другая – муссаватистами в Азербайджане. «Тем не менее, – подчеркивал Л.Н., – народы Средней Азии не сделали даже попытки уйти от России»1113. Князь Н. Трубецкой 70 лет назад отмечал, что между народами Евразии постоянно существовали и легко устанавливаются отношение некоторого братания, предполагающего существования подсознательных притяжений и симпатий, а случаи «подсознательного отталкивания и антипатии» в Евразии очень редки1114. Согласно Гумилеву, это комплиментарность.

Ложь № 2 (как бы дополняющая и «уточняющая» первую): Россия всегда была империей, ее путь – это какой-то «антипуть». Многократно и задолго до эпохи развала Л.Н. гневно выступал против конвейера очернения истории русского и других народов1115. Отнюдь «не по плану» образовалось в Евразии государство, занявшее шестую часть земной суши, а русский народ вошел в контакт с более чем сотней этносов. Стремление к объединению, как утверждал Л.Н., было связано с пассионарным подъемом народов Евразии, а распад происходил по причине упадка пассионарности. Каждый распад «уносил множество жизней и причинял много горя»1116.

Л.Н. был реалистом и считал, что без оружия и без захватов не обошлось и не могло обойтись. Объединить и удержать под единым началом столь великое разнообразие невозможно одним принуждением, без добровольности и согласия. Правда, Гумилев был не всегда прав, когда утверждал, что народы Евразии к нашему времени уже в основном нашли свои территориальные государственные границы, сселились в некие конгломераты этносов, и произвольно разорвать их нельзя. Принципиально важно, по-моему, всем нам, россиянам всех национальностей, понять, что не Запад и не Восток, а именно Россия как общее, собирательное суперэтническое, если хотите, понятие, является матерью и истинным домом населяющих ее народов1117.