Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина

На допросах Мясоедов все отрицал, а когда ему называли бога­тых еврейских родственников из Германии, связанных с фирмой его тестя, заявлял: «Можно ли верить жидовским россказням?» По приговору трибунала предателя повесили. Затем газеты сообщили, что и «соучастники казненных государственных преступников Мясоедова и Бориса Фрейдберга: Шлиома и Арон Зальцманы, Отто ригерт, Давид Френберг, Роберт Фальк, Матеуш Микулас пригово­рены судом к смертной казни через повешение».

Слухи о шпионаже в стране усилились, когда «грохнули» поро­ховые склады в Петербурге; 9 мая взлетел в воздух эшелон с бое­припасами в Гатчине, а третий мощный взрыв произошел на Ох­тинском заводе. Нащупав «больное место» в причинах военных не­удач, лидер правых Хвостов заявил с трибуны Госдумы: «Сами продались и нас продали!» Хвостов нацеливал удар на немецкие банки и промышленные концессии, находившиеся в подчинении у германского капитала — «Сименс и Шуккерт», «Сименс и Гальске», «Всеобщая компания электричества»...

И события не заставили себя ждать. В Москве начался немец­кий погром. На улицах рекой лилось вино, со звоном сыпались стекла и в витринах магазинов, принадлежавших евреям с немец­кими фамилиями. Были разгромлены 732 фирмы, убыток составил 52 миллиона рублей. На Красной площади «толпа бранила цар­ских особ, требуя пострижения императрицы в монахини, отрече­ния императора, передачи престола Великому князю Николаю Николаевичу, повешения Распутина... Эти известия вызвали ужас в Царском Селе». Войска применили оружие, и погром был прекра­щен.

В прессе не разрешали писать о Распутине, зато о нем часто пи­сала царю супруга. А Николай II в письмах жене подробно расска­зывал о планах будущих военных операций, не забывая напомнить: «Прошу, любовь моя, не сообщать об этих деталях никому, я напи­сал только тебе». Зачем он ей писал? Императрица не разбиралась в военных делах, зато в них разбирался Распутин. В ноябре 1915 го­да царица сообщала супругу: «Теперь, чтоб не забыть, я должна пе­редать тебе поручение от нашего друга, вызванное его ночным сно­видением. Он просит тебя начать наступление возле Риги...» В ноч­ной атаке у озера Бабите русские солдатские цепи скосил ураганный огонь пулеметов и шрапнели. После революции в бума­гах царицы нашли карту с дислокацией фронтовых соединений, которая готовилась лишь в двух экземплярах — для Николая II и генерала Алексеева. Для чего ей нужна была эта карта? — спраши­вает писатель В. Пикуль.

В июле члены фракции думы Бадаев, Муранов, Петровский, Са­мойлов, Шагов и три «сопроцессника», а также Каменев с началом навигации прибыли в Туруханский край. Сталин вновь отправился в Монастырское. «Вскоре после нашего приезда, — вспоминал Са­мойлов, — в квартире Петровского и Каменева было устроено соб­рание находившихся там в ссылке большевиков, на котором были, кроме нас, девяти сопричастников, товарищи Я.М. Свердлов, К.Т. Новгородцева (жена Свердлова. — К. Р.), Спандарян, его жена Вера Лазаревна... приехавший специально на собрание товарищ Сталин... всего около 18 человек».

Перед возвращением в Курейку Сталин послал письмо Ленину, содержание которого историки так и не выяснили. В середине ав­густа он снова побывал в Монастырском, и в письме за границу от 20 августа Спандарян отметил: «Иосиф шлет вам свой горячий привет». Несколько позже, 28 сентября, Сурен пишет за границу: «Мы сейчас с Иосифом на расстоянии 150 верст друг от друга, но, должно быть, скоро, после окончания распутицы, увидимся, тогда напишем».

...Между тем мировая бойня продолжалась. Второе сражение у Ипра состоялось в апреле — мае 1915 года, здесь германское ко­мандование впервые применило новое химическое оружие. Хлор. Союзные страны наращивали военный потенциал; западные фрон­ты вгрызались в землю, давая возможность Германии разделаться с Россией. Оставив Францию в «осаде», весь 1915 год Германия пере­малывала русские позиции, пустив в ход отравляющие газы, а авст­рийцы применили разрывные пули.

Галиция была оставлена. Янушевич докладывал военному ми­нистру Сухомлинову 6 июня: «Кадры тают, пополнения получают винтовки в день боя... Брусилов тоже начал отход». 12 июля письмом Сухомлинову царь предложил ему отставку. А вскоре Гос­дума 345 голосами против 375 предложила правительству бывше­го министра и его сообщников предать суду и создала особую ко­миссию для «расследования его преступлений». За неподготовлен­ность к войне престарелый военный был приговорен к пожизненному заключению, от которого его освободила револю­ция.

На должность военного министра заступил генерал А.А. Поли­ванов, но неудачи на фронте продолжались, и, сместив в августе с поста Верховнокомандующего своего дядю Николая Николаевича, Николай II сам «воцарил» в могилевской Ставке. Конечно, дело бы­ло не только в полководческих талантах русских генералов и про­исках шпионов. Россию захлестнули спекуляции и аферы, даже в Царском Селе говорили, что нужна «твердая власть». Начались пе­ретасовки в верхнем эшелоне. В октябре 1915 года против России на стороне Германии выступила Болгария. Манифест болгарского царя Фердинанда начинался словами: «Распутинская клика объя­вила нам войну».

Сталин приехал снова в Монастырское осенью, в начале нояб­ря, по первому же санному пути — «показаться местному врачу». Прибывший в сопровождении местного охотника на нартах, за­пряженных четырьмя собаками, он был «в оленьем сокуйе, олень­их сапогах и оленьей шапке». По воспоминаниям одного из ссыль­ных, войдя в дом Спандаряна, он с порога поцеловал Сурена в ще­ку, а ВА. Швейцер в губы, и она, обрадованная и смущенная, оба раза вскрикивала: «Ах, Коба! Ах, Коба!»

Его приезд совпал с пребыванием в Монастырском Владимира Бурцова, получившего к этому времени известность «специалиста» по разоблачению провокаторов. Неожиданное исчезновение с по­литической сцены Малиновского, несомненно, привлекло внима­ние Бурцова. Бывший народник, а позднее видный издатель, он по­лучил разрешение на отбывание оставшегося срока в Твери, и Джугашвили долго беседовал с ним. О чем они говорили, неизвест­но, но, как вспоминала Швейцер, уже перед отъездом Иосиф Джу­гашвили снова посетил Бурцова и передал что-то для пересылки за границу.

В одном из писем от 10 ноября 1915 года Джугашвили писал в большевистский центр: «Дорогой друг! Наконец-то получил ваше письмо. Думал, что совсем забыли раба божьего — нет, оказывает­ся, помните еще. Как живу? Чем занимаюсь? Живу неважно. Поч­ти ничем не занимаюсь. Да и чем тут заняться при полном или поч­ти полном отсутствии серьезных книг? Что касается национально­го вопроса, не только «научных трудов» по этому вопросу не имею (не считая Бауэра и пр.), но даже выходивших в Москве паршивых «Национальных проблем» не могу выписать из-за недостатка де­нег. Вопросов и тем много в голове, а материалу — ни зги. Руки че­шутся, а делать нечего. Спрашиваете о моих финансовых делах. Мо­гу сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавид­но, как здесь...

А как вам нравится выходка Бельтова о «лягушках»? Не правда ли, старая выжившая из ума баба, болтающая вздор о вещах, для нее совершенно непостижимых. Видел летом Градова (Каменева) с компанией. Все они немножко похожи на мокрых куриц. Ну и «орлы»!..

Между прочим... Письмо ваше получил я в довольно оригиналь­ном виде: строк десять зачеркнуто, строк восемь вырезано, а всего в письме не более тридцати строчек. Дела... Не пришлете ли чего-ли­бо интересного на французском или английском языке? Хотя бы по тому же национальному вопросу. Был бы очень благодарен...».

После прибытия в Туруханский край члены большевистской фракции Госдумы были расселены в Енисейске и его уезде; получив их адреса, он послал три письма Петровскому. Конечно, отсутствие необходимой литературы тормозило его публицистическую ра­боту.

Но авторы, утверждающие, что в туруханской ссылке Сталин «ничего не писал», — изначально лгут. Помимо вышеназванной и ранее отправленной за границу большой статьи «О культурно-на­циональной автономии», о которой Зиновьев писал Трояновскому, он готовил еще две большие главы для расширения своей работы. Они касались вопросов трансформации национального движения в связи с начавшейся войной. В совокупности с уже написанным им на эту тему ранее он хотел свести материал «по теории нацио­нального движения» в книгу «Марксизм и национальный вопрос».

Об этом идет речь в письме от 5 февраля 1916 г. Каменеву: «...Писем я от тебя не получал никаких. В ответ на письмо Григория о «планах моей работы по национальному вопросу» могу сказать следующее. Сейчас пишу я две большие статьи: 1) национальное движение в его развитии и 2) война и национальное движение. Ес­ли соединить в один сборник 1) мою брошюру «Марксизм и на­циональный вопрос», 2) не вышедшую еще, но одобренную к печа­ти большую статью «О культурно-национальной автономии» (та самая, справку о которой ты наводил у Авилова), 3) постскриптум к предыдущей статье (черновик имеется у меня), 4) национальное движение в его развитии и 5) война и национальное движение... то, может быть, получилась бы подходящая для упомянутого в твоем письме Сурену для издательства книга «по теории национального движения».